Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Самоделова Елена Александровна

Критик прослеживает постепенное изменение и трансформацию разбойничьей тематики на протяжении творческого пути Есенина: «Если раньше Есенин в кабацком пропаде и угаре старался “не видеть лицо роковое” и “подумать хоть миг о другом”, бравировал и пытался опоэтизировать кабацкое лихо, то теперь, позже, он все чаще и упорней подчеркивает пустоту, бесцельность и бессмысленность этого лиха». [807] Аналогично размышлял Д. Н. Семёновский: «Есенин надел маску хулигана и скандалиста». [808]

О надевании маски, которая однозначно маркирует определенный тип поведения, нарочито избранный человеком (как правило, русским интеллигентом и – более конкретно – литератором), размышляют современные литературоведы. Изучая «масочный» стиль поведения, присущий людям ХХ века, филологи ищут

его истоки в античности и усматривают теоретическое обоснование в построениях поэтов-эрудитов Серебряного века. Находится объяснение (с опорой на работу В. И. Иванова «По звездам»): «Вяч. Иванов маски и масковые образы современной и классической литературы возводит к культовому явлению – дионисийству, своеобразно им переосмысленному. С помощью дионисийских масок Иванов предпринимает попытку интерпретировать новые формы духовной жизни, чтобы наметить пути преодоления описанного им кризиса индивидуализма». [809] Исследователь отмечает, что Вячеслав Иванов в течение десятилетий менял свое мнение и оценки сущности масок. С одной стороны, «исконные маски скрывают божественную тайну» – и в этом заключается их сущность, а «человек, надевающий такую маску или приближающийся к ней, вступает в особую сферу, где переживаемые им чувства родственны религиозному откровению». [810] С другой стороны, «маска как сознательный обман сосредоточивает в порождаемом ею образе новую семантику, снижающую подлинное ее значение». [811] С нашей точки зрения, стремление Есенина лицедействовать и примерять на себе разнообразные маски (в том числе и личину хулигана) было обусловлено подобным мировосприятием и шло в русле рассуждений Вячеслава Иванова, хорошо знакомого поэту.

Есенин печатался вместе с Вячеславом Ивановым в сборнике «Явь» (1919); их имена стоят под приветственным адресом М. Горькому 27 марта 1919 г. от Дворца искусств в Москве; оба являлись членами Дворца искусств (VII (2), 232, 294–295; VII (3), 400).

Армия в жизни Есенина

Армия – это то культурное пространство, в котором агрессия как форма индивидуального поведения превращается в санкционированную обществом и властью функцию мужского доминирования. Успешное вхождение в разнообразные военные структуры позволяет мужчинам, обнаруживающим склонность к лидированию, занять свою производственную и социальную нишу в государственном устройстве. При этом мужчины-военные автоматически подпадают под идеализирующее общественное мнение, героизируются и всячески поощряются «слабым полом» и «гражданскими людьми» (вообще менее героической частью населения).

Есенин был призван на действительную службу в армию в 1916 г., в разгар Первой мировой войны. В то время призывали ратников на службу по достижении ими совершеннолетия, определенного в 21 год. Отношение к всеобщей воинской повинности как к доблестному ратному делу культивировалась в крестьянской среде и прививалась каждому мальчику с детства. Есенин неоднократно принимал участие в обрядовых проводах в солдаты своих односельчан, читал о рекрутских наборах в региональной прессе и в результате интереса к солдатской тематике сочинил стихотворение «По селу тропинкой кривенькой…» (1914), название которого имело варианты – «Рекруты» и «Рекрута» (I, 317).

В родном селе Константиново Есенин записал и в 1918 г. опубликовал в газете частушечные тексты под местным названием «прибаски», среди которых имелось произведение про рекрутов. Возможно, оно и ему подобные повлияли на создание есенинского стихотворения «По селу тропинкой кривенькой…» (1914). Вот текст константиновской «прибаски»:

Погуляйте, ратнички,

Вам последни празднички.

Лошади запряжены,

Сундуки улажены

(VII (1), 324 – 1918).

В бытность Есенина на Рязанщине были распространены необрядовые песни с солдатской тематикой – например, «Как-то на этом на лужочке…» с упоминанием роли матери в жизни мужчины: «Воспоила ды воскормила, // В солдатушки проводила». [812] В родном для поэта с. Константиново пели «Последний нонешний денёчек…». [813]

Когда началась империалистическая война, Есенин откликнулся критической статьей «Ярославны плачут» (1914–1915) об отражении военно-патриотической темы в русской поэзии, а также рядом пафосных стихотворений – «Бельгия» (1914), «Греция» и «Польша» (1915), в которых звучало одобрение защитникам родины и возвеличивалось ратное дело. Статья произвела сильное воздействие на современников, причем Д. Н. Семёновский почему-то даже решил, что она построена на материале тыловых писем на фронт: «В одном еженедельнике или двухнедельнике мы нашли статью Есенина о горе обездоленных войной русских женщин, о Ярославнах, тоскующих по своим милым, ушедшим на фронт. Помнится, статья, построенная на выдержках из писем, так и называлась: “Ярославны”». [814]

Реалии военного лихолетья и этнографические подробности сельской жизни звучат в «маленькой поэме» 1914 года «Русь»:

Повестили под окнами сотские

Ополченцам идти на войну.

Загыгыкали бабы слободские,

Плач прорезал кругом тишину.

Собиралися мирные пахари

Без печали, без жалоб и слез,

Клали в сумочки пышки на сахаре

И пихали на кряжистый воз.

По селу до высокой околицы

Провожал их огулом народ.

Вот где, Русь, твои добрые молодцы,

Вся опора в годину невзгод (II, 18–19).

В стихотворении «Богатырский посвист» (1914) и «Удалец» (1914–1915) поэтом разработаны мотивы воинской славы без привязки к современности, поданы ретроспективно в героическом ключе былин и духовных стихов, с использованием соответствующей лексики – историзмов и архаизмов: «Сделал кузнец мужику пику вострую, // И уселся мужик на клячу брыкучую. <…> Побросали немцы шапки медные» (IV, 73); «Размахнуться б на войне. // Полечу я быстрой птицей // На саврасом скакуне. <…> Эх, достану я ей пикой // Душегрейку на меху. <…> Не страшён мне вражий стан» (IV, 85).

Стихотворение «Егорий» (1914) условно можно отнести к военной тематике в широком понимании. Произведение построено на основе народной обработки жития святого Георгия Победоносца (фольклорный сюжет известен в жанре легенды и духовного стиха, а его отголоски заметны в календарной обрядности 23 апреля ст. стиля или 6 мая нов. стиля, в пословицах и поговорках). Сюжет перекликается с военной проблематикой: объявлен «воинский сбор» волков-«ратобойцев» под предводительством «всадника с длинной пикой», необходимо отразить план врага, который «затаил полон» (IV, 68–70). Актуальность, злободневность сочинения едва намечена – указанием на географию наступления противника: «Там с закатных поднебесий // Скочет враг – силен» (IV, 69).

Первая мировая война всколыхнула в Есенине чувство сыновней привязанности к родине, личной ответственности за судьбу отчизны, и поэт впервые обратился к исторической тематике – появляются «маленькие поэмы» 1914 г. «Марфа Посадница» и «Ус», пронизанные мотивами борьбы и воинской битвы.

Стихотворение «Молитва матери» (1914) пронизано героико-патриоти-ческой символикой, родственной образности народных солдатских песен: «Сын в краю далеком родину спасает» и далее «Сына видит в поле – павшего героя. // На груди широкой запеклася рана, // Сжали руки знамя вражеского стана» (IV, 71). Стилистической близостью и композиционной схожестью, построением сюжетно-повествовательной линии с включением женской фигуры примечательно стихотворение «Узоры» (1914): «На канве в узорах копья и кресты. <…> Нежный шелк выводит храброго героя… Он лежит, сраженный в жаркой схватке боя» (IV, 81).

На «поминально-погребальную» тематику стихотворений Есенина «Молитва матери» и «Узоры» (1914) оказала влияние поэтика частушек с военными мотивами и сюжетными линиями о похороненном на поле брани убитом в бою российском солдате. Хотя в повести «Яр» (1916) военная тема и сюжетная линия призыва на Первую мировую войну отсутствует, однако приведена частушечная разновидность «канавушка» с тематикой военного набора:

Милый в ливенку играет,

Сам на ливенку глядит,

А на ливенке написано:

В солдатушки итить (V, 74).