Антропология революции
Шрифт:
Характерно, что очень скоро теории философов, «выражавших идеологию левого крыла буржуазии» [260] , будут взяты на вооружение аристократами эпохи Фронды, политическое поражение которых сделает их более внимательными к философскому скептицизму, то есть к либертинажу. Но именно эта апроприация философского либертинажа обществом аристократов приведет к новой трансформации как понятия, так и скрывающегося за ним явления: лишенный глубинных философских начал, либертинаж постепенно становится родом светского эпикуреизма, более типом поведения, чем собственно философией. Перед последней он имеет те преимущества, что распространяет ее же идеи, даже и лишенные глубины, но более светским, более блестящим и общедоступным образом. Впрочем, началом, по-прежнему объединяющим эти два явления, останется скептицизм, нередко принимающий обличья атеизма, откуда проистекает и новая синонимия: либертен — философ — атеист.
260
Nagy Peter. Libertinage et r'evolution. P. 21.
Первым, кто развел эти понятия — под влиянием картезианской логики, разделяющей душу и тело, — был еще Пьер Бейль (в «Историческом и критическом словаре» (1695–1697) [261] ), что имело как положительные, так и отрицательные последствия. С одной стороны, это означало признание возможности существования типа «добродетельного атеиста», примеры чему мы находим среди философов XVIII века. Но с другой стороны, термин, потерявший значение религиозного осуждения, стал все более применяться для характеристики светского поведения, которое, хоть и обладает определенной привлекательностью, все же подлежит осуждению. Так и французская «Энциклопедия» даст следующее определение: «Он (либертен) занимает срединное место между наслаждением и развратом» («Il tient le milieu entre la volupt'e et la d'ebauche») [262] .
261
Впрочем, даже и для Бейля либертинаж порой все же оставался сопряженным с атеизмом. Так, упоминая в «Dictionnaire historique et critique» Пьетро Аретино как автора «грязных и сатирических текстов», Бейль не может удержаться, чтобы не задаться вопросом, был ли Аретино атеистом (см.: Fischer Carotin. Education 'erotique… S. 198).
262
Сенак де Мейлан почти в это же время устанавливает свою «иерархию разврата»: либертен — развратник — гнусный распутник (libertin — de'eauch'e — crapuleux) (см.: Abramovici J.-Ch. Libertinage // Dictionnaire europe'en des Lumi`eres. P. 648). Эта градация нашла отражение и в литературе. Как считает современный исследователь, существовала целая типология и даже своя иерархия персонажей-либертенов: женообразный и жеманный петиметр («le petit-ma^itre effemin'e et pr'ecieux»); грубый нравом либертен, плут и пройдоха; либертен по настроению («libertin rustre par humeur»); либертен, исповедующий либертинаж как жизненный и философский принцип (Delon М. Le savoir-vivre libertin. P. 22). Существовал также еще и медицинский «дискурс» либертинажа: врачи определяли как либертенов тех, кто не получает сексуального удовольствия от дебоша. Так создавался образ либертена-импотента, который в своих бесчисленных победах ищет лишь слабую компенсацию отсутствию удовольствия (см. также: Laroch Philippe. Petits-ma^itres et rou'es: evolution de la notion de libertinage dans le roman francais du XVIIIе si`ecle. Qu'ebec, 1979).
Впрочем, если существование добродетельного атеиста и оказалось возможным, то инверсия — набожный либертен — оставалась по-прежнему непредставимой. Тем самым связь между понятиями «либертен» и «философ-атеист» продолжала существовать на протяжении всего XVIII века, когда, казалось бы, в оценке явления либертинажа окончательно стало доминировать значение развращенности нравов. Еще в 1783 году Гримо де ля Реньер уподоблял две эти составляющие: «Ныне либертинаж в чести в такой же мере, что и безверие, и, кажется, что обладание добродетелью заставляет краснеть точно так же, как с давних пор обладание верой заставляло краснеть тех, кто в том признавался» [263] .
263
[Grimod de la Reyni`ere.] R'eflexions philosophiques sur le plaisir, par un C'elibataire. Neufchatel, 1783. P. 34.
Нельзя сказать, что эта устойчивая — вопреки всему — ассоциация философа и либертена радовала самих философов. Так, если в XVII веке представители интеллектуальной элиты вполне сознательно называли себя либертенами в своей борьбе против нормализации морали и нравственности, то уже в XVIII веке далеко не все осмеливаются называть себя этим именем. Ламетри, например, в тексте 1749 года, известном под названием «Наслаждение» («La Volupt'e»), выражает опасение, «что эту милую свободу начнут преследовать под гнусным названием либертинажа и разврата, которые вызывают во мне ужас» («qu’on fasse le proc`es a cette aimable libert'e, sous l’odieux nom de libertinage et de d'ebauche que j’ai en horreur») [264] . Но и Сильвен Марешаль, мыслитель и революционер, уже на исходе XVIII века выступит против компрометирования философии атеизма тем, что высказывания «афеев» вкладываются в книги обсценного содержания [265] .
264
La Mettrie. Oeuvres compl`etes. Paris: Fayard, 1987. Т. II. P. 118.
265
Mare'ehal Sylvain. La Fable du Christ d'evoil'e (1794).
И все же можно ли утверждать, что в XVIII веке либертинаж из школы мысли бесповоротно превращается в образ жизни «развратника» («d'ebauch'e»), даже если этот развратник и сохраняет позицию активного сопротивления господствующему порядку вещей? [266]
Давно уже замечено, что в XVIII веке, пользующемся репутацией одного из самых развращенных и распутных веков в истории человечества, проблема заключалась вовсе не в том, что распутничали в это время более, чем когда бы то ни было, — но в том, что на эту тему много рассуждали, пытаясь найти самым изощренным удовольствиям философскую основу, а сами удовольствия привести в четкую систему [267] . Начиная с эпохи Регентства отношения между полами стали основным объектом помыслов «привилегированного класса»: лишенный реальной власти и вынужденный искать ей паллиатив, класс этот находит новую область, в которой может реализовывать свою потребность социальной активности и завоеваний. И этим новым «континентом» оказываются «чувство и секс» [268] . В то время как философия критического рационализма и материализма утверждает примат природы и ее законов в области мысли и теорий государственного правления, аналогичные принципы декларируются авторами-либертенами (соответственно, и получающими статус философов) в области человеческих отношений, и прежде всего — отношений между полами. Разными путями утверждается, таким образом, одна и та же модель — естественной морали, основанной на жизненных инстинктах человека.
266
На самом деле принципиальная разница между либертеном и развратником заключалась именно в том, что поведение последнего было лишено какой бы то ни было «философии сопротивления». Одним из примеров персонажей, относящихся ко второму типу, можно считать, например, господина Никола из одноименного романа Ретифа деля Бретона «Monsieur Nicolas» (1794–1797). См. также примеч. 32 /В файле — примечание № 273 — прим. верст./.
267
См. об этом: Mauzi R. L’id'ee du bonheur au 17 si`ecle. P. 22.
268
Ibid. P. 28.
Так, например, Мопертюи, будучи математиком, пытается применить математические принципы к основополагающим понятиям либертинажа, каковыми являются «удовольствие» и «боль»: «Я называю удовольствием всякое ощущение, которое душа предпочитает испытать, нежели не испытать. Я называю болью всякое ощущение, которое душа предпочитает не испытывать, нежели испытывать» [269] . Тем самым, в отличие от Бейля, он заново открывал, что душа и тело составляют некоторое неделимое единство.
269
Maupertius [P.-L. M. de], Essai de philosophie morale // Maupertius. Oeuvres. Lyon, 1756. Т. 1. P. 193.
Аналогично, и Ламетри — и даже в еще большей степени — проповедовал подчиненность души физическим потребностям. В своей «Речи о счастье», которая содержит развернутую теорию удовольствия, проводя различия между разными типами удовольствия (грубого и тонкого, длительного и кратковременного), он доказывал принципиальную важность чувственного счастья для сохранения человеком нравственного равновесия. Он даже высказывал некоторую снисходительность в отношении к жестокости (что, в некотором смысле, уже предвещало маркиза де Сада), поскольку жестокость, как он считал, — врожденное свойство человеческой натуры. Тем самым наиглавнейшим принципом у него становилась «Природа, мать Философии», в то время как «Мораль, дочь Политики», определялась им как противоестественная (равным образом и угрызения совести определялись им как ложное чувство, проистекающее из противоестественного воспитания) [270] .
270
La Mettrie. Discours sur le bonheur // La Mettrie. Oeuvres completes. Т. II. P. 314–315.
Так, удерживая равновесие между Разумом и Природой, которые для него были синонимами, но не закрывая при этом глаза на жестокость и зло, свойственные человеческой натуре, Ламетри открывал в сексуальном наслаждении «социальное задание», существенно превышавшее дело продолжения рода.
Характерно, что и барон Гольбах во «Всеобщей морали», отбросив соображения религиозного или метафизического свойства, основывается на человеческой природе и потому признает в качестве главного двигателя общества «интерес», а в качестве финальной цели существования — счастье (что на общественном уровне может быть приравнено к «удовольствию» Ламетри). Политика, право и прочее становятся производными данного понятия. И не случайно Гольбаха, который всячески пытался создать себе «имидж» добродетельного атеиста, общество упрямо ассоциировало с безбожником и либертеном, а маркиз де Сад впоследствии называл его своим наставником и учителем.
Для нас, однако, важно одно: поборники свободы мысли и свободы чувственности (sens) боролись против одного врага — одни нападали на алтарь и тем самым сотрясали трон, другие атаковали все запреты и табу сексуального и нравственного содержания. Но тем самым подрывали общественное здание, которое «уже рушилось под ударами как разума, так и сумерек инстинкта» [271] .
До сих пор мы говорили в большей степени о трактатах, бывших на протяжении XVIII века своеобразной философской подкладкой либертинажа — как литературного, так и бытового, который в свою очередь проецировался из индивидуально-чувственной сферы на общественную и политическую.
271
См. об этом подробнее: Nagy P. Libertinage et r'evolution. P. 39–42.
Но такого же рода философствование, которое к тому же имело сходные общественные последствия, было характерно, как уже говорилось выше, и для собственно художественной литературы. Причем даже для той, которая подобное философствование осмеивала и осуждала (яркий пример подобного рода — роман Пьера-Жана-Батиста Нугаре «Люсетта, или Прогресс либертинажа» [272] ).
Философские идеи начинают широко проникать в литературу с приходом к власти госпожи де Помпадур, испытывавшей определенную симпатию к «республике словесности», в результате чего и сами представители этой «республики» стали чувствовать себя свободнее в выборе тем, да и в самих описаниях. К этому же времени относится и зарождение журналистики: появляются периодические листки, брошюры, пасквили с описанием скандальной хроники из жизни актрис, светской жизни — они читаются в будуарах, салонах и даже в монастырях, при том что весьма часто являют собой неприкрытую апологию сексуального удовольствия, которое есть еще и «интеллектуальное наслаждение», происходящее от счастливого удовлетворения инстинкта. Но и раньше в литературе уже наблюдалась новая практика: произведения, предназначенные для пропаганды и вульгаризации новых идей, нередко заимствовали обеденную форму, и то, что сейчас мы называем романом либертинажа (роман эротический, роман «corrupteur»), становилось более увлекательным способом распространения новых знаний (илл. 6). Собственно, именно поэтому в статусе романа либертинажа отказывается, в частности, знаменитому эротическому роману «Мемуары Сатюрнена, или Привратник картезианского монастыря» («Les M'emoires de Satumin ou le Portier des Chartreux»), авторство которого приписывается адвокату парижского парламента Жану Жервезу де Латушу, — ведь в нем полностью отсутствует философический контекст [273] .
272
[Nougaret P.-J.-B.] Lucette, ou les Progr`es du libertinage, par M. N. J. Nourse: 3 vols. Londres, 1765–1766. См. в особенности т. 3, p. 134.
273
О соотношении романа либертинажа и собственно эротического романа см. материалы коллоквиума: Le roman libertin et le roman 'erotique: actes du Colloque international de Chaudfontaine. Li`ege, 2005.