Антропология революции
Шрифт:
Политическая и моральная социология, программа которой изложена в труде «Критика и обоснование справедливости» («De la justification»), была сформирована исходя из двух параллельных научных концепций: исследований Люка Болтански о социально-профессиональной категории «управленцев» (cadres) и ее проекциях в политическом и социальном пространстве и работ Лорана Тевено, посвященных социальным классификациям и в более широком плане «инвестициям в форму» (investissements еп forme), которые задают формы представления путем обобще(ствле)ния. Таким образом, были зафиксированы взаимосвязи между а)когнитивным представлением, обеспечивающим сближение или установление эквивалентностей при помощи мыслительных операций; б) материальным представлением, осуществляющим кодирование при помощи инструментов, форматирующих эквивалентности (к примеру, информационные классификации и дополняющие их информационные цепочки); в) политическим представлением совокупности людей в лице того или иного легитимного представителя (Th'evenot 2006а, Тевено 2006b). В каждой изданных областей операция представления формирует иерархический порядок между представителем и представляемым, устанавливает неравенство значимости элементов относительно требований генерализации и образования общности (mise еп соттип). Тот, кто представляет что-либо, не только иерархически превосходит это представляемое по своему рангу, но также и включает его в себя, объемлет его как нечто частное и в меньшей степени предрасположенное к обобщению.
Подобный анализ позволяет расширить понимание иерархических порядков — при рассмотрении их как производных от когнитивных, материальных или политических операций, которые необходимы для координации человеческих действий. Только если не признавать этих элементарный операций, можно видеть социальный мир как горизонтальный, плоский, лишенный иерархий. Неравенства способностей, равно как и возможное злоупотребление своими полномочиями (pouvoirs), являются следствиями этих операций. Особенность такого подхода заключается в том, что понятие способности, полномочия (pouvoir) — в широком значении власти над своими силами — и понятие общественного признания (как признания этих способностей) связываются с прагматическими требованиями совместной формы действий, необходимой для координаций поступков людей в их совместной жизни.
Любой порядок оценивания, касающийся людей, вступает в противоречие [трение] с неотъемлемым принципом многих политических и моральных представлений: принципом единства человеческой природы (principe de commune humanit'e), то есть постулатом общего достоинства людей, не учитывая другие аспекты их равноправия. Это внутреннее затруднение, подпитывающее критику злоупотребления полномочиями, было особенно оживленным и ярким в образных лозунгах Мая 68-го, которые анализируются в данной статье. Изучая усилия, направленные на смягчение этой основополагающей антропологической коллизии с точки зрения справедливости / несправедливости, мы с Люком Болтански разработали модель «порядков величия», являющуюся общей для множества разнообразных значимых порядков, которые нужны для обоснования справедливости тех или иных действий и для критического испытания своих поступков публичным суждением. Это напряжение удается снять, если приводятся доказательства того, что распределенные степени величия выступают как составные элементы общего блага, приносящего пользу всем, и что, кроме того, оценки не закрепляются за людьми раз и навсегда, а постоянно ставятся под сомнение, оспариваются и испытываются реальностью. Испытание реальностью ('epreuve de r'ealit'e) предполагает наличие материального окружения, оцениваемого в рамках того или иного порядка величия (Boltanski, Th'evenot 1987, 1991; Болтански, Тевено 2000).
Представленная модель обыденного чувства справедливости (sens ordinaire de la justice) позволяет развивать положения критической социологии и выделить несколько источников возникновения чувства несправедливости, различающихся по глубине оспаривания: 1) либо сам порядок оценок отвергается как бесчеловечный, поскольку он несовместим с принципом общности человеческой природы (расистские подходы или евгеника) или не способен составить общего блага — приращения человеческого благосостояния и достоинства; 2) либо же величие одного порядка обесценивается, принижается (через «обличение» или «разоблачение») с позиций другого порядка (например, эффективность научно-технического порядка [grandeur industrielle] может казаться ничтожной в сравнении с величием вдохновения [grandeur de l’inspiration]); 3) наконец, если несправедливой представляется ситуация, когда параметры испытания той или иной оценки на соответствие «реальности» должным образом не обновляются и состояния величия (или ничтожности) оказываются закреплены за людьми надолго. В рамках третьей категории мы можем выделить еще один важный источник чувства несправедливости (За): когда величие или ничтожность в одном порядке оказывает влияние на положение в рамках другого порядка, в то время как справедливость требует того, чтобы подтверждения оценок в рамках порядков величия были независимыми друг от друга (случаи «переноса величия» [transport de grandeur] или «переноса ничтожности» [transport de misure]). Подобный подход позволяет расширить понятие «ограниченных социальных возможностей» (handicap social) и признание критики, ссылающейся на то, что «всегда одни и те же» лица совмещают свои квалификации в разных порядках. Еще один источник несправедливости, оказавшийся под прицелом критики Мая 68-го (3Ь), — это овеществление (r'eification) человеческих взаимоотношений, когда люди начинают рассматриваться как вещи (например, наподобие «роботов» в рамках научно-технического порядка).
Применение этой аналитической модели может позволить прояснить формы критики, связанные с событиями Мая 68-го. Для этого необходимо распределить критические суждения в зависимости от видов иерархии, против которых они направлены, и в связи с глубиной оспаривания этих иерархий.
Два порядка величия из шести, выделенных нами, сосредоточили на себе критику Мая 68-го, которую обычно связывают с обличением иерархии и авторитета. Тогда полностью отвергались патриархальный (domestique) и научно-технический (industriel) порядки. Патриархальный порядок величия характеризует известные с давних времен формы авторитета, оберегающие, опекающие и одновременно подчиняющие, которые воплощаются в харизматической персоне, источник власти которой заключен в ее собственном теле. Этот порядок пространственно реализуется в обстановке дома. Ему свойственна темпоральность, ориентированная на прошлое, где наибольшее значение придается традициям или обычаям. На современном этапе среди форм этого общественного признания, в котором ценится превосходство наставника, господина и хозяина (в частности, хозяина дома), наибольшее развитие получила та форма патриархального порядка (описанная еще Боссюэ: Boltanski, Th'evenot 1991), что связана с общим благом и совместима с принципом общности человеческой природы. В этом смысле она выходит за границы закрытых, замкнутых на себе (или тайных) сообществ и может служить современной коммуникации между сообществами, преодолевая многообразие традиций и обычаев. Из-за своей древней прадедовской генеалогии (с точки зрения современных демократий истоки патриархального порядка восходят к монархическим режимам) этот порядок величия подвергается серьезной критике — в частности, с позиций гражданского порядка, который мы рассмотрим далее. Сам эпитет «патерналистский», обозначающий в числе прочего и те предприятия, которые берут на себя полную заботу о жизни сотрудников, уже является отрицательным, критическим. Подозрение в данном случае падает на авторитет хозяина, являющийся неоспоримым, словно бы сверхчеловеческим. Критика в таких случаях направлена против прислуживания господину и против подчинения, базирующегося на уважении.
«Ныне всякое уважение утеряно. Не тратьте времени на его поиски… (Кондорсе)» [432] .
«Природа не создала ни слуг, ни хозяев» [433] .
«Я никому не прислуживаю. Народ сам себе хозяин» [434] .
«Мы не желаем быть ни сторожевыми псами, ни слугами капитализма» [435] .
«Экзамены = сервилизм, социальное продвижение, иерархизированное общество» [436] .
«Разве хозяин — Бог?» [437]
432
«Le respect se perd, n’allez surtout pas le chercher… Condorcet».
433
«La nature n’a fait ni serviteurs ni ma^itres».
434
«Je ne suis au service de personne le peuple se servira tout seul».
435
«Nous ne voulons pas ^etre les chiens de garde ni les serviteurs du capitalisme».
436
«Les examens = servilit'e, promotion sociale, soci'et'e hi'erarchis'ee».
437
«Qu’est-ce qu’un ma^itre, un dieu?»
Среди возможных вариаций на тему известного изречения газеты Огюста Бланки «Ни Бога, ни господина!» отметим ту из них, где в общих рамках ниспровержения сближаются авторитет патриархального порядка величия и авторитет совершенно другого рода:
«Ни Бога, ни метра!»
Илл. 8.
Здесь вместо слова «господин», «мэтр» (ma^itre) используется его омофон «метр», отсылающий к измерению (m`etre); тем самым в выражение привносится научно-технический порядок величия. Этот порядок величия опирается на общее благо технической эффективности и основывается на стандартизации, которая обеспечивает надежное сцепление инструментов и методов. Данный порядок ориентирован также на будущее, гарантированное продуманными вложениями, и реализуется в однородном пространстве [438] , он способствует выстраиванию иерархии профессиональных компетенций, на чем основывается и форма субординации на предприятии. Критические суждения Мая 68-го были направлены против технического авторитета, который в силу адского темпа работы и превращает трудящегося в робота и выстраивает его жизнь по заданной цепочке «метро-работа-сон» (m'etro-boulot-dodo) под бюрократическим процедурным контролем, словно по квадратным плиткам уличной мостовой.
438
Этот научно-технический порядок величия, ярко выраженный в устремлениях советского режима, где он также сочетался с гражданским порядком величия (см. далее), часто становился предметом иронии и шуток. См. фильм «Ирония судьбы».
«Долой адский темп работы!» [439]
«Нет бюрократии!» [440] (илл. 8).
«Под мостовой — пляж» [441] .
«Метро, работа, сон» [442] .
Илл. 9.
Завершим образными лозунгами, сочетающими в себе две отвергаемые формы авторитета. В первом случае объединяются две формы «овеществления» в соответствующих порядках величия:
439
«А bas les cadences infemales!»
440
«Non `a la bureaucratie!»
441
«Sous les pav'es la plage».
442
«M'etro, boulot, dodo».
«Ни робот, ни раб!» [443]
Во втором — критика направлена против подчинения (также овеществляющего) научно-технической зависимости и патриархальному господину, [престарелому] «отцу нации» — генералу де Голлю:
«Сломаем старые шестерни!» [444] (илл. 9).
Два других порядка величия в Мае 68-го отвергались столь же всецело: рыночный порядок (ordre marchand) и порядок «мнений», репутации (ordre de l’opinion). Это важно подчеркнуть, так как после 1968 года, в значительно более поздний период, эти порядки во Франции 1990–2000-х годов, равно как и в других западных обществах, оказались на первом плане. Лишь полностью исказив смысл событий сорокалетней давности, рыночный и репутационный порядки можно причислять к «наследию Мая 68-го». В последней части статьи мы остановимся подробнее на тех метаморфозах, что произошли после Мая 68-го и могли вызвать к жизни подобные оценки, совершенно расходящиеся с лозунгами 1968 года.
443
«Ni robot, ni esclave!»
444
«Brisons les vieux engrenages!».
Заметим, что оценки людей и вещей, основанные на принципах рынка или звучности славы, как правило, не ассоциируются с идеей иерархии. Рыночный порядок безапелляционно считается современным как раз потому, что ему не свойственны отношения иерархической субординации между индивидами, которые рассматриваются как вполне свободные. Также принято полагать, что известность и знаменитость не влекут за собой отношений порабощения. Вместе с тем, критика 1968 года показывает, что эти квалификации хотя и не приводят к прямой субординации, все-таки формируют определенные формы зависимости. Приведем пример «лозунговой» критики в адрес рыночных оценок: