Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Очевидно, она, обычно всегда готовая присоединиться к обществу королевы, на этот раз или не заметила свою повелительницу, или не желала ее замечать.
Она явно досадовала на вспыльчивость Марии Антуанетты, заставившую ее днем жестоко страдать.
А может быть, охваченная необоримым чувством, она просто ждала возвращения Шарни, за жизнь которого так искренне беспокоилась.
Две раны, нанесенные королеве, еще кровоточили.
Она рассеянно прислушивалась к комплиментам и радостным восклицаниям
На какую-то секунду она даже отвлеклась от той жестокой боли, что мучила ее весь вечер. Сердечное беспокойство относительно поездки короля в стан врагов ненадолго утихло.
Однако сильная духом королева вскоре прогнала из своего сердца все недозволенные чувства. Она положила к ногам господа свою ревность и принесла в жертву супружеской клятве весь свой гнев и тайные радости.
Ведь именно господь даровал ей отдохновение и опору – счастливую способность ставить любовь к царственному супругу превыше всего.
По крайней мере в этот миг королева испытывала – а может быть, ей только казалось, что испытывает – гордость за свою принадлежность к августейшей фамилии, возвышавшую ее над всеми земными страстями: любовь к королю была для нее своего рода проявлением эгоизма.
Когда вдалеке замаячили факелы эскорта, она, казалось, уже отбросила все мысли о своей маленькой женской мести и необдуманном любовном кокетстве. По мере приближения кортежа огни факелов становились все ярче и ярче.
Уже слышались храп и ржание лошадей. Земля дрожала в ночной тишине от тяжелой, размеренной поступи гвардейского эскадрона.
Ворота распахнулись, и часовые с радостными криками устремились навстречу королю. Колеса кареты загрохотали по плитам парадного двора.
Восхищенная, очарованная, опьяненная вновь вспыхнувшими в ней чувствами, королева бросилась вниз по ступеням к своему королю.
Людовик XVI вылез из кареты и стал поспешно – насколько это позволяли ему возбужденные и радостные офицеры – подниматься по лестнице, тогда как внизу гвардейцы, без долгих церемоний смешавшись с конюхами и слугами, принялись срывать с кареты и упряжи кокарды, которыми изукрасили их восторженные парижане.
Король и королева встретились на мраморной лестничной площадке. С возгласами любви и радости Мария Антуанетта заключила супруга в объятия.
Из груди у нее вырывались рыдания, словно она не чаяла больше его увидеть.
Охваченная переполнившими ее чувствами, королева не заметила молчаливого рукопожатия, которым обменялись в темноте Шарни и Андреа.
Это было всего лишь рукопожатие, однако на нижних ступенях лестницы Андреа оказалась первой, и Шарни увидел ее первую и прикоснулся к ней первой.
Королева, подведя детей к королю, велела им поцеловать его; дофин, заметив на отцовской шляпе новую кокарду,
– Отец, что это у вас на кокарде? Кровь?
А это был красный цвет нации.
Королева вскрикнула и тоже посмотрела на кокарду.
Король наклонился, чтобы поцеловать дочь, однако на самом деле он хотел скрыть свой стыд.
С глубоким отвращением Мария Антуанетта сорвала злосчастную кокарду, не понимая, что этим порывом благородного негодования она до глубины души оскорбила всю нацию. Придет день, и нация отомстит ей за это.
– Выбросьте ее, сударь, – проговорила она, – выбросьте поскорее.
Она швырнула кокарду на ступени, прямо под ноги эскорта, провожавшего короля в его покои.
Такое резкое изменение в направлении мыслей охладило весь супружеский восторг королевы. Она стала незаметно искать глазами Шарни, который скромно стоял в стороне, как подобает солдату.
– Благодарю вас, сударь, – обратилась она к нему, когда их взгляды встретились, хотя Шарни явно этого не хотелось, – благодарю вас, вы достойно сдержали свое слово.
– С кем это вы говорите? – осведомился король.
– С господином де Шарни, – храбро отвечала она.
– Ах да, бедный Шарни, нелегко ему было ко мне пробиться. А где Жильбер? Что-то я его не вижу, – добавил он.
После полученного накануне урока королева была настороже.
– Идемте ужинать, государь, – сказала она, меняя тему разговора. – Господин де Шарни, – продолжала она, – разыщите графиню де Шарни, и пускай она идет с вами. Мы будем ужинать в семейном кругу.
Она вновь чувствовала себя королевой. Но она вздохнула при мысли, что печальный Шарни повеселел.
X. Фулон
Бийо купался в блаженстве.
Он взял Бастилию; освободил Жильбера; он отличен Лафайетом, который назвал его по имени.
Наконец, он видел похороны Фулона.
Немногие люди в ту эпоху были столь ненавидимы, как Фулон; соперничать с ним в этом отношении мог, пожалуй, один-единственный человек, его зять Бертье де Савиньи.
Обоим повезло на другой день после падения Бастилии.
Фулон умер, а Бертье бежал.
Всеобщая ненависть к Фулону достигла своего пика, когда после отставки господина Неккера он согласился принять пост добродетельного женевца, как называли в те времена г-на Неккера, и три дня пробыл генеральным контролером.
Поэтому на его похоронах изрядно попели и поплясали.
Кому-то пришло в голову вытащить тело из гроба и повесить его, но Бийо влез на тумбу и произнес речь о том, что мертвых следует уважать, так что катафалк беспрепятственно продолжал путь.