Апокалипсис завтра
Шрифт:
– Правильно, Петрович! Хватит! Натерпелись от их, кровососов! Вот где они у нас будут!
После пламенного выступления Фома грохнулся наземь и заснул. А утром, проснувшись на стареньком диване в гараже Петровича и преодолевая дикую головную боль, он смог вспомнить только то, что его сосед давеча вечером был чем-то расстроен. Громила поднялся на ноги, и угнетаемый таким же большим, как он сам, чувством стыда, постарался проскользнуть домой, не попавшись на глаза Валентине.
День Фома отлёживался дома, болел, смотрел по телевизору "Тайны следствия". А следующим днём, выйдя во двор, заметил у Петровича на усадьбе оживление. Сначала крики. Судя по всему, сосед ругался с женой Валей. Фома подошёл к забору и увидел их. Шумели кроны берёз на ветру, слов было не разобрать, но он понял, что Валентина пытается убедить мужа в чём-то. Тот качал седой головой, не соглашался.
Ошарашенный Фома стоял у забора словно прикованный. И напугало его не движение, не внезапная активная деятельность соседа, а то, как Петрович выглядел. Только сейчас Фома понял, что он не видел таким своего приятеля уже несколько лет. Петрович будто помолодел, приосанился, забегал шустрее обычного. В глазах горел огонь человека одержимого. Из него била мощными лучами дикая энергия, способная смести любого. Это ужаснуло Фому. Копчиком он почувствовал, что сегодня их мирной спокойной размеренной жизни пришёл конец. Несколько минут он стоял оцепеневший и размышлял, что делать дальше. Затем оторвал от земли трусливую душу и отправился к Валентине.
Та сидела дома и лила слезы в три ручья, вытирая лицо уже мокрым носовым платком. Войдя в просторную светлую избу, Фома остро ощутил противоестественность происходящего. В таком ухоженном чистом доме, с хорошим ремонтом, большими светлыми комнатами, хозяйка должна была не выть как белуга, а петь песни Кадышевой и свежее парное молоко процеживать через марлю. Однако ж, Валентина ревела, причитая, какая она разнесчастная, и вопрошая Господа, за что на неё свалилось такое горе. Остановилась она, лишь увидев перед собой Фому. Пенсионерка вытерла слёзы и заикаясь, похрюкивая произнесла:
– З-дор-ов, Ф-ом-а…
– Здравствуй, Валя. Случилось чего? – с выпученными от страха глазами большой мужчина стоял поодаль от неё и боялся подойти.
– Ох случилось, ох случилось! – к Валентине враз вернулась способность нормально говорить. Видимо, сработал навык чёткой и скорой речи при разнесении сплетен. – Мой-то, старый дурак, дорогу надумал ремонтировать! И не сидится ему, идиоту, на старости лет! Боженька, да за что же мне такое наказание?! Жили – не тужили, и на тебе!
Фому как током ударило. Он враз побелел, ноги подкосились. Благо рядом со входом в комнату стоял стул. Здоровяк на него и грохнулся. Деревянный резной стул с дорогой обивкой недовольно заскрипел. Фома же, хлопая выпученными глазами, вздрагивал каждый раз, когда очередная стрела похмельных воспоминаний вонзалась в его поседевшую голову. Мужчина восстановил в памяти последние посиделки с Петровичем в гараже и ужаснулся: он сам по пьяной лавочке обещал помочь с ремонтом дороги. Теперь пришёл его черед заикаться:
– Как… это… как… же… как… рем-монт… с-сам?
– Да, сам, говорит, сделаю! Не буду, говорит, ждать с моря погоды! И ведь шары задрал, будто одержимый, и побежал. Я ему говорю: кто тебе разрешит самоуправствовать?! А он – благое дело сделаю, никого спрашивать не стану, а победителей не судят! А знаешь, что самое обидное, Фома?! Он ведь, ирод, собрался ремонт энтот делать за свой счет! Сколько лет деньги копили, копеечка к копеечке, собиралися новую машину китайскую купить, "Пежо", я в рекламе её видела по Первому каналу. А теперь всё! Покаталась Валентина на новой машине! Говорю ему, рёвмя в слезах реву с утра, а он, паскудник, будто бы не видит меня. Смотрит, а по глазам видно, что словно бы не здесь он! Бес одержи-ы-мый! – женщина снова завыла. Фома же, сначала побелевший, сейчас позеленел. Проплакавшись пенсионерка взглянула на него и в глазах её блеснула искра надежды. – Фома, миленький, помоги! Вы же с ним друзья! Отговори проклятого от дурной затеи! Хочешь, я вам под это дело шикарный стол накрою в гараже?! Не поскуплюсь и пива возьму, и разной закуски, а?! Помоги, Христа ради!
– Д-да… да… конечно… Валя… я… поговорю… – Фома вдруг почувствовал прилив сил в ногах, помогший ему подняться
Домой Фома трусил быстро, постоянно оглядываясь, будто вор. Вбежав в родную хату, мужчина сел на диван и, вращая большими испуганными глазами, начал усиленно думать, искать спасительный выход. Идея пришла быстро. Фома подскочил, расправил диван, застелил его постельным бельём. Затем побежал в спальню, принёс оттуда аптечку, высыпал из неё лекарства на тумбочку, стоящую подле дивана. Сам живенько (быстрее, чем в армии) переоделся в пижаму, голову замотал полотенцем. Перевоплотившись, Фома улегся на диван, укрылся одеялом до подбородка и попробовал "погрузиться" в больное состояние. Это ему удалось настолько, что аж затряслись в ознобе конечности. Когда роль внезапно захворавшего была освоена до номинации на Оскар, трусишка поднялся с дивана, подрагивая всем телом, сел на стул возле окна, где открывался обзор на дорогу из райцентра. Немного успокоившись и заскучав, включил телевизор. Там как раз закончились "Тайны следствия" и начались "Ментовские войны".
Около пяти часов вечера на дороге показался знакомый трактор. В прицепе у него стоял небольшой дорожный каток, а сзади был присоединён ещё и большой компрессор на колесах. Фома спрятался за стену и вполглаза наблюдал за происходящим. Вот трактор подкатил к ограде Петровича. Затейник выскочил из кабины аки молодой горный козлик (опять до онемения в ступнях Фома ужаснулся его разительной перемене), открыл ворота, побежал за досками. Отцепили компрессор, по слегам скатили с телеги на землю каток. Затем молниеносный Петрович сбегал за тележкой, и вдвоём с трактористом они выгрузили из прицепа несколько мешков с каким-то наполнителем. Как только механизатор получил оплату бутылками самогона и отчалил, к дому Петровича подъехали два самосвала и высыпали на зелёную лужайку перед домом кузов песка и кузов щебня. Выскочившая баба Валя металась, вытирая слезы белой тряпкой, кудахтала из-за загубленной лужайки. Петрович прикрикнул на неё, жена покорно ушла в дом. Грузовики развернулись и уехали, а Фома стоял, прячась за окном, совершенно потрясенный: как старому пенсионеру удалось за один день всё это организовать?! Довольный же плодами своих трудов Петрович сел на крыльце дома и улыбаясь закурил. Он разглядывал через открытые ворота свои приобретения и становился всё радостнее. Но вдруг старик задумался, резко повернул голову и посмотрел на окна Фомы. "Началось!" – понял здоровяк, мгновенно отпрянувший от окна и спрятавшийся за стеной. На карачках он переполз к дивану, залез под одеяло и вошел в роль.
Через минут пять крыльцо Фомы заскрипело, хлопнула дверь, послышались быстрые лёгкие шаги в сенях. "Так ходит юный мальчишка!" – опять подивился мнимый больной.
– Фома! – раздался звонкий радостный голос с кухни. – Фома! Ты видел, начало положено! Где ты, чёрт тебя раздери!
Влетевший вихрем в комнату Петрович остановился как вкопанный. Счастливая улыбка ребёнка сползла с его лица.
– Фома, что с тобой? Захворал, никак?
– Ой, Петрович, родненький, продуло где-то меня. С утра в лёжку лежу. Аж трясет всего! – артист пустил по щеке скупую слезу и закашлял.
– Слушай, да ты совсем хворый! – Петрович подошёл ближе, потрогал Фоме лоб. – Горячий. Может, тебе Светку-медичку позвать, а?
– Что ты, что ты, не надо! – оживился больной. – Чего зря человека беспокоить! Простыл просто, отлежусь я с недельку и буду как новенький. Принеси-ка мне водички лучше, я таблетку выпью…
Петрович сходил на кухню, принёс стакан воды. Фома выпил заранее приготовленную таблетку витаминов.
– Жаль, что ты заболел, Фома. Я уже всё подготовил для ремонта дороги. Думал, завтра мы с тобой начнём. Ну что ж, здоровье важнее. Поправляйся, а я пока попрошу о помощи Ваньку-тракториста. Всё равно он в отпуске сейчас. А там потом выздоровеешь и присоединишься.
Петрович почесал седую голову, надел картуз и пошёл из комнаты. На пороге его окликнул Фома:
– Дру-уг… Соседушка… Я тебя только спросить хотел… – Петрович обернулся на зов, остановился. – Слушай-ка, я чё подумал… А вдруг не разрешат нам дорогу делать самим? Ведь самоуправство это… чистой воды… самоуправство… кхе-кхе…
– Пусть попробуют запретить, я им покажу кузькину мать! – злобно и решительно отрезал расстроившийся пенсионер. Он повернулся и ушёл. Оставшийся лежать в постели Фома смотрел в потолок и крестился, нашёптывая "Господи! Спаси и сохрани!", хотя в Бога никогда не верил.