Апокриф от соседа
Шрифт:
справедливости! Имя мое Симон!
Рыбак явно ожидал какой-то особой и бурной реакции толпы, однако ничего, кроме перешептывания, при упоминании имени Ешуа не последовало. Но рыбак уже
вышел на середину площади, так что пришлось ему продолжать: - Наш мудрый рави учил нас, что превыше всего - закон, данный нам Всевышним, а прелюбодейство есть один из страшных грехов и наказывать за него должно
смертью.
Толпа одобрительно загудела, а обманутый супруг, вконец
кулак длинные волосы жены и ткнул ее лицом в пыль.
– А как же суд Синедриона, доказательство вины?
– Юда выкрикнул все это, спрятавшись за кувшин, простуженным, а потому не узнаваемым для Симона голосом.
Ответили уже из толпы:
– Синедрион судит разбойников, а тут дело семейное - и так все ясно!
– Собирайте камни!
– завизжал муж.
– Ученик рави Ешуа вам все сказал, он
мудрый человек. Чего там всяких голодранцев слушать, гоните их от телеги, того
гляди, еще и вино украдут!
Несколько человек рванулись в сторону Юды и Ешуа, но тут последний с прытью, неожиданной для измученного долгой дорогой человека, выскочил на середину
площади. В руке у него был большой серый камень с неровными сколотыми краями.
Высоким пронзительным голосом он закричал: - А ну! Пусть первым бросит камень тот, кто без греха!
Толпа еще не успела отреагировать на его появление и крик, но Симон, побледнев, повалился в ноги своему учителю.
– О, какое чудо, что ты в этот час пришел, Господи!
Лицо Ешуа в раздражении дернулось, и он попятился от лобызающего его
сандалии Симона.
– Итак! Кто здесь безгрешен - пусть выйдет и бросит камень. Ну, кто из вас, дети человеческие, столь счастлив, что порок миновал его?!
Второй рыбак тоже повалился подле Симона в ноги Ешуа и, сопя, бормотал
что-то восторженное. Люди замешкались. Кое-кто собрался было выйти вперед, но, явно смущаясь какими-то своими мыслями и воспоминаниями, возвращался на место.
Внезапно один из обывателей все-таки вытащил к Ешуа за руку своего сына -
дегенеративного вида юнца лет пятнадцати.
– Если ты так хочешь, незнакомый нам странный человек, вот сын мой - юноша, еще не познавший женщину. Возьми камень, сынок!
В это время Юда вышел из укрытия и загородил собой Ешуа.
– Ты еще не познал женщину, юноша?
Потупив взор, тот уныло замычал, давая понять, что нет.
– И ты никогда не желал тела женщины, юноша?
– продолжил допрос Юда.
Покраснев до корней волос, юнец оттолкнул отца и спрятался в толпе.
– Тот, кто хоть раз пожелал не принадлежащую ему женщину и в мыслях своих
прелюбодействовал с ней,
разврату. Тот, кто возжелал совершить какой-либо грех, уже совершил его!
–
торжественно провозгласил Ешуа.
– Но где же справедливость, странный человек, разве степень вины того, кто
сдержал себя… - возразил ему было отец юного сластолюбца.
– Степень вины устанавливать не людям, на то есть Божий суд, никто не минет
его.
И тут уже дико и неуместно возопил Симон, оторвавший лицо от земли: - Господи! Иисусе! Так брось же сам в нее первый камень, ты же безгрешен, Господи!
Народ зашумел, и кое-кто даже повалился на колени.
– И ты считаешь себя моим учеником, Симон?!
– взбешенно закричал на своего
нерадивого ученика Ешуа.
– Стыдись! Как ты мог подумать, что я благословлю
смерть этой женщины, даже если бы она была в сто раз более грешной, чем есть
сейчас!? Жизнь эту ей дал наш Отец небесный, дал так же, как мне, тебе и всем
живущим. Неужели ты думаешь, будто я могу пожелать взять то, что не я дал и, что я не в силах вернуть?! Мне горько было видеть и слышать то, что здесь
происходило.
Лицо ревнивого мужа при этих словах исказила злобная гримаса, и он все так
же, за волосы, отшвырнул жену в пыль, а сам пошел прочь, произнося под нос
проклятия. Женщина, дрожа, подползла к Ешуа и, пытаясь целовать его ноги, бормотала что-то благодарное и невнятное. Ешуа, постепенно остывая, продолжал
корить учеников:
– Стыдись, Симон! И ты стыдись, Андрей! Ибо и я стыжусь за учеников своих!
Людской суд - всегда неправедный суд, ибо неведома людям мера всего содеянного, ибо не всеведущи они, как Бог, и кара этого суда всегда неправедна, ибо
отбирает у человека то, что не сами люди ему дали и не в силах дать - жизнь и
свободу. Ипомните, что никогда не признаю я ни за кем права судить и
распоряжаться судьбой и жизнью человеческой в этом мире. Нет права такого ни у
вас, ни у меня самого. Я все сказал.
– Ешуа повернулся к толпе и возвысил свой
голос: - Ступайте к делам своим. Благословляю вас, дети мои!
– он наклонился к
женщине: - И ты ступай, женщина, ступай и больше не греши.
Толпа постепенно разошлась. На площади остались лишь Ешуа с Юдой, Симон, Андрей и, как ни странно, давешний отец со своим девственным отпрыском. Женщина
продолжала рыдать, обхватив ноги Ешуа.
Ешуа теперь вполне спокойно обратился к ученикам: - Давно ли вы в городе, друзья мои?