Апокриф от соседа
Шрифт:
уверовали в божественное происхождение нового пророка.
– Он ткнул перстом в
сторону Ешуа.
– Но почему тогда, скажите мне на милость, Господь вложил в эту
рыжую голову не свой божественный разум, а ум малого дитяти, не отлученного еще
от материнских сосцов? И сей младенец делится своими мыслями с такими же
сосунками, именуемыми апостолами, да и со всем миром, да.
– Извини, раби Ицхак, но я не понимаю тебя!
– в голосе Ешуа послышалась
обида.
–
пророки до тебя были безумцами или, по меньшей мере, глупцами? Нет, Ешуа! И
Моше рабейну, и другие были вовсе не глупы и не меньше твоего думали о добре
для людей, да. Они пытались объяснить этот мир, пытались заронить в души людей
частицы добра и разума! Но они не могли ничего, слышите, дети мои, ничего!
–
при этих словах старика в комнату тихонько вошла служанка. Боясь помешать
беседе, она замерла у двери.
– Никто и нигде не стал добрее, честнее, умнее за ту историю человечества, которую мы сейчас в силах охватить разумом!
– продолжал раби Ицхак.
– И нет ни
единого рецепта, как нашему маленькому избранному Господом народу выжить в море
дикарей, не набравшись языческой заразы и сохранив частицы высшего добра, справедливости и божественного разума, данные Моше-рабейну. Одно дело
пророчество, другое - попустительство и участие в создании нового языческого
культа, причем для народа Израилева!
– Но ты несправедлив, дорогой мой раби! Ведь ты же сам не можешь не
признать, что если многие верят в особую миссию Ешуа, то такая вера - это
непременно вера в добро и разум. Ешуа не даст мне солгать - я всегда был очень
скептически настроен к нашему предприятию, но не признать, что смелость
действий Ешуа во многом оправдывает себя, невозможно!
– произнося все это, Юда
механически отколупывал от хлебной лепeшки маленькие кусочки мякиша и
выкладывал их в кружок на столе.
– В чeм же, интересно, оправдывает? Не в том ли, что толпы, которые раньше
фанатично верили в необходимость очистительной жертвы, теперь не менее
фанатично уверуют в высшее происхождение Ешуа! Они по-прежнему останутся
безразличными к нравственным корням истинной веры, к божественному требованию
добра и справедливости!
– Но, раби, я как раз и призываю только к добру, я отрицаю божественную суть
обрядов: и настоящих и будущих. Не должно быть религиозных обрядов, несоблюдение которых признавалось бы преступлением и подлежало бы наказанию. И
вообще, мы отрицаем право людей наказывать друг друга, - в интонации, с которой
Ешуа произнес последнюю фразу, звучала нескрываемая гордость.
Старик саркастически рассмеялся.
– А как тогда понять то судилище, которое едва не случилось вчера на площади
малого базара, ведь в нем, по-моему, намеревались принять участие двое твоих
учеников-апостолов, Ешуа?!
– Ты воистину всеведущ, мой раби Ицхак!
– вскричал Юда.
Ешуа возразил с силой:
– Но это была ошибка, недоразумение! Вчера я запретил во веки веков
совершать подобное. Поверь, раби Ицхак, такое не повторится.
Старик покачал головой.
– Вот я и говорю, что вы дети неразумные. У тебя есть гарантии, что это не
повторится? Есть или нет, Ешуа? А? Так-то! Ау меня есть, есть пусть не
гарантия, но твердая уверенность в том, что такое будет повторяться еще много, много раз, и свершаться эти чудовищные вещи будут во имя тебя, Ешуа, да, во имя
тебя и именем твоим, да. Я слишком хорошо знаю людей, чтобы не понимать этого.
И неважно, что лишь к добру призываешь ты людей, Ешуа, совсем неважно. Один
великий грек, мудрейший из философов, заметил, что великое коварство содержится
в каждом записанном на бумаге слове. Он был стар и мудр, он видел, что люди
способны поменять смысл каждого слова на обратный. Поймите же, дети мои, превратить “добро” во “зло” - детская забава для опытного толмача!
Ешуа не сдавался:
– Но ведь я не записываю своих слов, раби Ицхак, а большинство моих учеников
вообще не умеют писать. Я хочу только, чтобы те люди, которые сами встретились
на своем пути со мной и моими учениками, попытались строить свою жизнь на
добре, а их соседи, их дети и внуки уже затем сами…
Раби Ицхак замахал руками, показывая, что больше не в силах слушать.
– Опять младенческий лепет! Кого ты одарил своим словом? Тех пустынников, что невольно ищут сейчас свою погибель, возбуждая толпу “нерукотворным” ликом, - они, что ли, в земном раю? Да они стали изгоями среди своих собратьев. Может, чья-то жизнь после встречи с тобой стала блаженством? А? Но вы не знаете
главного, о чем я хочу вам сказать. Беда в другом. Как это ни странно, ни
невероятно, но ваши деяния, Ешуа и Юда, получат поддержку тех, кому выгодно
использовать вас, да. И я боюсь, что совсем новая религия, а вовсе не ессейский
иудаизм Ешуа, захлестнет огромные пространства Римской империи, а может, и
всего мира!
Ешуа уже смотрел на старика, как на безумного.
– Ты совсем сбил меня с толку, раби Ицхак; прости, но не издеваешься ли ты
надо мной? То ты повергаешь нас в сознание ничтожества наших деяний, то