Апокриф от соседа

Голосовский Сергей

– Никогда не догадывался, дядя, что ты способен так ехидничать!
– к собственному удивлению Юда выдавил из себя какой-то дурацкий неестественный смешок.

– Хорошо, что ты ещe хоть так смеeшься, Юда!. Признаться честно, мне сейчас настолько не до смеха, Юда, что трудно даже представить! И я не смеюсь даже, когда моя милая Руфь вдруг начинает уверять меня, что я не такой уж седой и даже не совсем лысый! Да!

– Вряд ли я ошибусь, если предположу, что столь невеселое настроение премудрого раби Ицхака вызвано его возлюбленным племянником.
– Юда отвернулся к окну и уставился на стоящую возле

дома смоковницу.

– К сожалению, ты прав, мой мальчик. Ты и твой друг Ешуа повинны в том, что я превратился в брюзжащего слезливого старика, каким никогда раньше не был. Это невыносимо - уже года три, как я каждый день жду несчастья, каждый день, да.

– И что за несчастье ты ожидаешь?
– Юда, не отрываясь, смотрел на смоковницу.

Раби Ицхак обнял его за плечи:

– Это очень серьезный разговор, Юда. И дело зашло столь далеко, что мне, вероятно, придется просить великой чести встретиться и говорить не только с тобою, но и с Богом твоим Иисусом из Назарета, ибо ты хоть и племянник мне, но лишь апостол его. Конечно, я понимаю, что чести этой…

– О чем ты говоришь, раби!? Ты же прекрасно знаешь цену слухам. Ешуа смиренно просит тебя о встрече, твое мнение для него…

– Когда? Время не терпит, - перебил племянника старик.

– Сейчас, если позволишь. Друг мой Ешуа ждет у ворот дома твоего.

– Так проведи его сюда. Что же ты не сказал раньше? Зачем человека… прости, но сына Господня тем более, держать у входа в дом, да еще под открытым небом? Мне как хозяину просто неудобно, Юда. Ступай, позови его скорее.

Юда спешно вышел из комнаты, а Ицхак в раздумье взял в руки отложенную им ранее дощечку с рисунком. Через минуту вновь появился Юда. Впереди себя он втолкнул в комнату Ешуа. Ицхак молча двинулся навстречу, пристально вглядываясь в изможденное лицо Ешуа. Тот низко склонил голову.

– Здравствуй, Ешуа! Воистину, Барух ата адонай элогейну! Как величать-то тебя прикажешь - сыном Господним или просто по-домашнему - царем Иудейским?

– Меня зовут Ешуа, я родом из Назарета, и сын я человеческий, раби Ицхак.

– А я-то слышал, что твои ученики почитают тебя Божьим сыном, Ешуа!

Наступила продолжительная неловкая пауза. Переждав ее и поняв, что ни Юда, ни Ешуа не станут возражать ему, Ицхак продолжил:

– Впрочем, все дети человеческие также и Божьи дети, да, даже скверные дети, неблагодарные, злые и глупые безмерно, все равно Божьи твари! Да! Будет ли мне позволено предложить тебе сесть, Ешуа?

– Ты же хозяин этого дома, раби Ицхак, - пожал плечами Ешуа, - что же ты спрашиваешь? Только не надо, уважаемый раби Ицхак, говорить мне, что здесь нет ничего твоего, что все в этом доме, как и вообще в мире, принадлежит Богу, и мы все лишь гости во храме его. Я с детства слышал о твоей мудрости, я готов с благоговением внимать каждому твоему слову, но сегодня я просил принять меня не для того, чтобы набраться великой премудрости твоей, раби Ицхак, к тому же сомневаюсь, чтобы моя голова смогла вместить такую ношу.

Сегодня я пришел просить у тебя простого и прямого совета, совета о том, как быть мне в тех обстоятельствах, которые, надеюсь, известны тебе, раби, не хуже, а может, и намного лучше, чем мне самому. Разумеется, ты можешь спросить меня: “А что же раньше, перед тем как

взвалить на себя эту немыслимую и странную пророческую ношу, что же раньше не пришел ты ко мне спросить моего совета?” А я знал тогда твой ответ, раби, знал, что ты не одобришь моей… нашей затеи, знал, но хотел сделать по-своему. Теперь все зашло очень далеко. Я не знаю - продолжать или остановиться? Я не вижу, куда я иду и куда веду учеников своих и друга своего. Я не знаю даже, идем ли мы вообще куда-нибудь. И именно теперь я молю тебя о совете, раби. Если я не ослышался, ты предложил мне сесть, раби, и с позволения твоего я сяду, ноги уже совсем не держат меня.

Он тяжело опустился на низкий табурет возле самого входа. Ицхак вздохнул:

– Иди Ешуа, ближе к столу. Садись вместе с Юдой напротив меня, старика, мне лучше будет и видно, и слышно вас. А может нам и легче будет понять друг друга, если ближе будут наши глаза! Да! В любом случае, Ешуа, судьбе твоей можно позавидовать уже потому только, что у тебя есть настоящий друг, я видел, каким голодным пришел ко мне Юда, но до твоего прихода он не взял в рот даже крошки. Так что я прошу тебя, Бог ты или человек - при этих словах лицо Ешуа болезненно передернулось, - поскорее приступай к еде. Восприми это, пожалуйста, не только как просьбу хозяина этого дома, но и как дяди Юды. Боюсь, если мы с тобой продолжим наш диалог, вы с моим племянником можете умереть с голоду!

Принеси нам еще одну чашу, Руфь!
– крикнул он громко.
– У нас стало одним гостем больше.

– Я слышала, раби!
– отозвалась Руфь и тут же вбежала с чашей, поставила ее на стол и, озарив всех улыбкой, вышла.

Юда и Ешуа жадно набросились на еду, едва раби Ицхак прочел молитвы на вино и хлеб. Внезапно Юда обратил внимание на доску с рисунком, лежащую на кресле у окна.

– Откуда у тебя это взялось, раби Ицхак?

– Что взялось? А… Это я рисую…

Юда подавился недожеванным куском:

– Рисующий человеческое лицо рави?!

– Я уже давно бросил кого либо учить, ты же знаешь…

– Конечно, знаю, что ты уже много лет сидишь затворником в своем доме, но какая разница? Это же лик человека! Или евреям не запрещено изображать живое?..

– Да? Во-первых, сказано лишь “не сотвори себе кумира”, а я не Юпитера или Венеру себе намалевал. А во-вторых… Твой друг снял этот запрет, и я с ним полностью согласен. Рисовать красками на доске весьма занимательно, как, впрочем, и ваять скульптуру. Но рисовать намного проще в моем возрасте и в моих стесненных обстоятельствах, да.

– Я снял запрет? Признаться, почтеннейший раби Ицхак, я не понимаю, о чем ты говоришь, - удивился Ешуа.
– Мне, конечно, и в голову бы не пришло поддерживать этот нелепый запрет на рисование портретов, но… - не имея, что сказать дальше, он развeл руками.

Юда, смеясь, тоже не преминул встрять:

– Этот вопрос, дядя Ицхак, так мало волновал тех нищих и обездоленных, с которыми мы встречались все эти годы, что…

– Какая плохая память у вас, молодые люди, какая плохая память! Неужели вы не помните трех пустынников, которых встретили чуть больше года назад в Галилее и за полчаса сумели убедить этих бедных язычников, что нет на свете другого Бога, кроме Всевышнего и сына его Иисуса Христа, неужели не помните?