Апраксинцы
Шрифт:
Но какъ ни грлись молодцы чаемъ, а согрться не могли: русскій морозъ взялъ свое. Вотъ стоятъ они на порогахъ, отъ холода постукиваютъ ногами, помахиваютъ руками и громко зазываютъ покупателей, перечисляя вс имющіеся у нихъ товары.
По ряду идетъ молоденькая, хорошенькая двушка изъ моднаго магазина, подобрать подъ образчикъ кусокъ лентъ.
— Пожалуйте, здсь покупали! говоритъ довольно красивый молодецъ, занятый закручиваніемъ лваго уса. — Иванъ, что рогъ-то разинулъ? Пусти пройти старушку! острить онъ.
Двушка опускаетъ глазки и проходитъ.
— Славная штучка!
— Готовое платье, сертуки, жилетки модныя, фуражки, шапки бобровыя! Здсь покупали, купецъ! — слова эти относятся къ одтому въ тулупъ мужику. Услыша такое лестное для себя наименованіе и имя нужду въ покупк, онъ нейдетъ дале, а заходитъ въ лавку.
Вообще, зазывая покупателя-мужика, его именуютъ купцомъ, солдата — кавалеромъ, мастероваго — хозяиномъ, деревенскую бабу — теткой, молоденькую горничную — умницей; всхъ же имющихъ счастіе носить шляпку — сударыней, а офицеровъ и даже чиновниковъ, ежели на фуражк ихъ красуется кокарда — вашимъ благородіемъ; когда же эти личности зайдутъ въ лавку и купятъ чего-нибудь не торговавшись, то, прощаясь съ ними, ихъ наврное назовутъ вашимъ превосходительствомъ.
— Но войдемте, читатель, въ какую-нибудь лавку. Вотъ вывска гласитъ, что это лавка купца Калистрата Берендева; на ней изображены съ одной стороны сапогъ, съ другой башмакъ, и посредин надпись: «продажа сит. ват. кал. сап. баш. и другихъ суровскихъ товаровъ». У входа на поpог стоитъ огромная корзина съ ватой и двое мальчишекъ, съ ногъ до головы замаранные ею, отчего они кажутся какъ-бы сейчасъ обсыпанными снгомъ. У прилавка стоитъ баба въ ситцевомъ, на заячьемъ мху, шуга. Молодецъ мряетъ ей на деревянный аршинъ коленкоръ; желзный аршинъ лежитъ поодаль.
— Да ты бы, косатикъ, на желзный мрилъ.
— Да нешто теб не все равно, тетка? На этотъ мрить-то способне. Вишь тотъ такъ накалился морозомъ, что его и въ руки не возмешь.
— Да уважь меня, миленькій!
— Чего уважать-то, тетка! Ужъ такую цну беремъ. На желзный будетъ дороже стоить.
— Да ужъ мрій, мрій, что съ тобой! Мн-бы еще вотъ ситчику на рубашку для паренька нужно.
— Изволь, есть, что-ни-наесть важнецъ! Манеръ хорошій, генеральша вчера для сыновей брала.
— Мн-бы, знаешь, эдакой манерецъ: собачками, али вавилонцами.
— Да нынче такихъ не носятъ, все травками. Вотъ возьми, — лихой манеръ! И краска прочная: въ трехъ щелокахъ стирай, не слиняетъ.
На стул сидитъ дама въ капор и примриваетъ калоши; она изрыла цлый ворохъ обуви, но ничто ей не нравится.
— Малы мн эти калоши, говоритъ она.
— Помилуйте! возражаетъ ей на это молодецъ, для большей учтивости какъ-то проглатывая слова:- разносятся, только до первой сырости. А то не угодно-ли вотъ эти примрить? Всего за каблуки и застежки полтина дороже.
— Велики! отвчаетъ дама, чуть не брося калоши.
— Извстно, ножа новая; носить будете — обтянется, сядетъ, да и носить свободне.
Но какъ ни уврялъ молодецъ, что велики, такъ сядутъ, а малы такъ разносятся, — дама не купила ничего, а надвъ свои старыя сандаліи, вышла изъ лавки.
— Вишь, шлюха, нарыла сколько! прошепталъ молодецъ, принимаясь
— Что, что ты сказалъ, мерзавецъ? Повтори! завопила дана. — Ахъ ты скотина! ахъ ты мужикъ, невжа! Да знаешь-ли кому это ты сказалъ? Я чиновница! У моего мужа двадцать подчиненныхъ… Да ежели я ему на тебя, мерзавца. пожалуюсь, такъ онъ тебя въ бараній рогъ согнетъ. Въ тюрьм сгніешъ. Дай мн сейчасъ номеръ отъ твоей лавки!
— У насъ такихъ не водится.
— Не водится… грабители! Все равно, я знаю твою лавку. Я теб покажу, мерзавецъ!
— А ну-ка покажи! крикнулъ кто-то съ порога, но разгнванная дама уже не слыхала этихъ словъ и вошла въ лавку напротивъ.
Вонъ въ лавк готоваго платья купца Харламова нтъ ни одного покупателя. Молодцы — кто пьетъ чай, а кто грется, помахивая руками и выбивая ногами мелкую дробь. Холодно. Морозъ такъ и кусаетъ носы; даже лавочный котъ озябъ, стоитъ и трясетъ лапкой. Звонко, какъ валдайскіе колокольчики, кричатъ мальчишки на порог, зазывая покупателей.
— Самъ идетъ! крикнулъ одинъ изъ мальчиковъ, завидя хозяина.
Эти слова произвели магическое дйствіе: одинъ приказчикъ чуть не захлебнулся чаемъ и только къ счастію, что отдлался обжогомъ. Вс бросились за прилавокъ и выстроились какъ солдаты передъ командиромъ, а обжогшійся молодецъ снялъ съ полки кусокъ матеріи и неизвстно для какой цли началъ его раскатывать. Дйствительно, черезъ нсколько времени въ лавку вошла толстая фигура самого, то-есть хозяина, въ енотовой шуб съ поднятымъ воротникомъ и въ котиковой фуражк.
Вошедши въ лавку, Харламовъ помолился образу, вынулъ клтчатый синій платокъ, освободилъ имъ свою бороду отъ сосулекъ и вытеръ свою клюкву, то-есть, виноватъ! — носъ. Клюквою прозвали этотъ носъ апраксинцы за его красно-сизый цвтъ; собственно же онъ ничего не имлъ общаго съ клюквой, а скоре походилъ на кусокъ дикаго мяса. Вытерши свой носъ, Харламовъ вышелъ на порогъ поглаживать свой животъ.
— Степану Иванычу! привтствовалъ его купецъ Блюдечкинъ съ порога своей шавки.
— Ивану Григорьичу почтеніе! отвчалъ Харламовъ, не приподнимая фуражки, и повернувшись, снова вошелъ въ лавку.
— Продавали сегодня? спросилъ онъ молодцовъ.
— По-малости, отвчали т;- два тулупа, сертукъ да брюки…
— Только даромъ хлбъ дите! Никакого знакомства съ покупателемъ завести не можете. Только одно на ум, какъ-бы брюхо набить! — И онъ началъ подниматься по лстниц во второй этажъ.
— Ну, разлаялся!… сердитъ. Врно сама водки не дала, — замтилъ молодецъ.
— Здравствуйте, господа! извините, здравствуйте! проговорилъ скороговоркой вбжавшій въ лавку Блюдечкинъ.
Блюдечкинъ былъ совершенная противоположность Харламову: тоненькая, невысокая фигура съ клинистою рыженькою бородкою и плутоватыми сренькими глазками. Фигурк этой было лтъ подъ пятьдесятъ. Она обладала двумя торговыми заведеніями на Апраксиномъ, имла до десятка лавокъ, которыя отдавала въ наемъ, пользовалась у торговцевъ неограниченнымъ кредитомъ и слыла за богача. Разговаривая, Блюдечкинъ вмшивалъ дв поговорки: «извините» и «не обидьтесь».