Апраксинцы
Шрифт:
— А что, Вася. какъ это ты себ въ первый день праздника лобъ подбилъ?
— И не говори, братъ, и самъ не знаю какъ. Два изъяна: лобъ подбилъ и Никандра галстукъ испортилъ — виномъ залилъ.
На святкахъ еще ничего, весело: можно разъ въ театръ сходить — сговорившись человкъ восемь взять ложу въ складчину; къ хозяину придутъ гости — можно нарядиться: въ вывороченную къ верху мхомъ шубу, женщиной — въ сарафан кухарки и въ особаго рода костюмъ старика: рваный халатъ съ подушкой на спин изображающей горбъ, въ одной рук кочерга, въ другой сковорода, и въ эдакомъ вид поплясать подъ гитару.
Многимъ покажется страннымъ такое заточеніе молодцовъ. Поговорите
— Помилуйте, какъ же это возможно дать молодцу волю; разв вонъ тамъ въ гостиномъ заведено, такъ до тхъ намъ и дла нтъ. Нешто молодецъ можетъ жить на вол? Ему острастка нужна. Дай-ко ему волю — такъ онъ и ночевать дола не будетъ, воздахтаршу [8] заведетъ. пьянствовать начнетъ, такъ ему жалованья-то годоваго и на мсяцъ не хватитъ; ну, и будетъ въ хозяйскую выручку заглядывать. Оно конечно, онъ и теперь руку запускаетъ, да по-малости; а тогда другое дло. Нтъ, ужъ, это отцами нашими установлено, такъ и мы продолжать будемъ.
Хозяйскіе же сынки проводятъ святки весело. Бываютъ въ театр, ходятъ въ гости съ родителями, маскируются и здятъ на вечера.
Обыкновенно это устроивается слдующимъ образомъ: сговариваются нсколько человкъ хать ряжеными, нанимаютъ карету и берутъ въ костюмерныхъ на прокатъ костюмы. Самые употребительнйшіе костюмы это шпанка — испанскій или тирольскій костюмъ, полька — польскій, гамлетка — черный бархатный со стеклярусомъ, лемана — пьеро, гусарскій и еще костюмъ, почему-то называемый несчастнымъ нмцомъ: фракъ и брюки въ заплатахъ, рваные сапоги, мятая шляпа, высокій галстукъ съ полисонами до половины ушей и огромнаго размра лорнетка.
Ряженые не разбираютъ на сколько костюмы ихъ національны. Иногда бываетъ такъ, что въ нихъ смшаны дв національности; какой-нибудь испанецъ, съ головы испанецъ, а съ ногъ полякъ, гамлетъ расхаживаетъ въ ботфортахъ со шпорами и на гусар бархатная шапка съ страусовыми перьями, разумется не настоящими.
Часовъ въ девять вечера замаскированные садятся въ карету и дутъ по свту, то-есть заходятъ туда, гд въ окнахъ виднъ свтъ и у подъзда стоятъ экипажи, или узнавъ напередъ что у того-то будутъ гости, разумется только въ купеческія семейства. У купцовъ всегда открыты двери для ряженыхъ.
Вошли въ залу. Ходятъ по комнатамъ, здороваются съ хозяевами и называютъ знакомыхъ гостей по именамъ. Двицы шушукаются, думая нтъ-ли между ряжеными предмета, который ими интересуется.
— Ну ряженые, станцуйте. станцуйте, говоритъ хозяинъ или хозяйка.
Начинается кадриль. Несчастный нмецъ ломается, лорнируя гостей, испанецъ трясетъ перомъ на шляп; гусаръ брякаетъ шпорами и гамлетъ въ пятой фигур длаетъ соло русскимъ трепакомъ. Кончили танцовать. Ряженыхъ зовутъ въ другую комнату отдохнуть, снять маски. покурить и прохладиться, то-есть выпить хереску или мадерки.
— Кто это, вы не знаете? спрашиваютъ другъ друга гости.
— Не знаю, не знаю. Одинъ какъ-будто бы Птушковъ, — въ нашемъ ряду торгуетъ, а другихъ не знаю.
— Одного гишпанца я знаю: Петра едорова племянникъ…
— Нтъ, черный-то какъ отличился, въ присядку началъ плясать… Люблю я, кто эдакія колна откалываетъ…
Ряженые станцовали польку и прощаются.
— Что же вы такъ скоро, куда торопиться? повеселите насъ…
— Нельзя-съ, намъ нужно еще на нсколько вечеровъ хать.
Начинается прощаніе. Какой нибудь гусаръ остановится передъ хорошенькой двушкой, броситъ на нее нсколько жгучихъ взглядовъ и удетъ.
Это «онъ», думаетъ двушка и на сердц у ней сдлается весело, весело.
Иногда эти маскированія устроиваются молодыми людьми по наущенію родителей, съ цлію посмотрть невсту и житье-бытье ея семейства.
Второй день рождества. Погода прекраснйшая, восемь градусовъ морозу. У Іоанна Предтечи кончилась обдня; изъ церкви выходитъ народъ. Первыми вышли юноши, хозяйскіе сынки. Они вышли раньше для того, чтобъ полюбоваться на прекрасный полъ. Вотъ стоятъ юные апраксинцы на паперти, эфектно потряхиваютъ бобровые воротники своихъ лапчатыхъ шинелей, — замтьте, непремнно шинелей. Это принадлежность каждаго порядочнаго апраксинца — хозяйскаго сынка, который женихуется; безъ шинели на собольихъ лапкахъ онъ такъ же немыслимъ, какъ и апраксинскій женихъ безъ брильянтоваго перстня. Это аристократія Апраксина. Эти Вани и Сани очень мило танцуютъ польку и краснорчиво молчатъ въ кадриляхъ на свадьбахъ. Смотрите, какъ мило снимаютъ они свои новыя, цимермановскія и чуркинскія шляпы и кланяются проходящимъ знакомымъ: и тни нтъ того поклона, который отвшиваютъ они покупателямъ, стоя на порогахъ своихъ лавокъ.
Вотъ вышли молодые Курицыны. На самомъ шинель съ бобровымъ воротникомъ, глянцовый циммерманъ на голов и брильянтовый перстень на рук. На самой блая шляпка съ перомъ и лисій крытый гранатнымъ бархатомъ салопъ, — замтьте, непремнно гранатнымъ бархатомъ: Курицынъ ни за что бы не женился на ней, ежели бы она не принесла въ приданое салопъ, крытый бархатомъ, не смотря на то, что за ней было пять тысячь деньгами; ему раньше нравились очень многія двицы, и по деньгамъ были подходящія, да за ними были атласные салопы, а не бархатные, — ну, и расходилось дло.
Вотъ семейство Перепалова. Впереди идутъ дв дочери, — непремнно невсты въ этомъ мясод; отецъ ршилъ, что нужно отыскать жениха, а на Апраксиномъ ихъ хоть прудъ пруди. Он потупляютъ глазки и проходятъ мимо шеренги молодежи, которая пожираетъ ихъ взглядомъ. «Выгодныя невсты! Кому-то достанутся?» За двицами слдуютъ ихъ родители.
— Шаня, пойдемъ! говоритъ тятенька.
Изъ шеренги молодежи отдляется Шаня Переналовъ и примыкаетъ къ шествующимъ.
На паперти появился въ бобровой шапк и шинели на распашку, изъ-подъ которой виднются лиловые брюки, Бобовинъ, замчательный тмъ, что когда онъ жилъ у хозяина и торговалъ на отчет, то всю выручку клалъ къ себ въ карманъ и чуть не пустилъ по міру своего благодтеля. Теперь онъ иметъ дв лавки и холостъ. Прошлаго года ему предлагали невсту и десять тысячь, — показалось мало. «Людямъ даютъ и по двадцати; что-жъ, нешто мы рыломъ не вышли? Не лвой ногой носъ утираемъ!:» подумалъ онъ и сталъ ждать, не набжитъ-ли невста съ двадцатью тысячами.
Народъ ужъ почти весь вышелъ изъ церкви, ползутъ только старухи съ ридикюлями. «Не на кого смотрть», подумала шеренга молодежи и стала расходиться, а между-тмъ изъ церкви вышла аристократка Апраксина, недосягаемая богиня многихъ страждущихъ сердецъ, вдова Верхолетова. Три года какъ она вдовствуетъ, и уже получила до тридцати предложеній рукъ и сердецъ. но отказала всмъ своимъ обожателямъ; она чувствуетъ непреодолимую симпатію къ офицерамъ и ршилась до тхъ поръ вдовствовать, пока какой-нибудь владтель шпаги и эполетъ не предложитъ ей руку и сердце. Она не посмотритъ, что онъ бденъ, что у него, по выраженію апраксинцевъ. «Въ одномъ карман смеркается, въ другомъ заря занимается», и соединитъ съ нимъ свою судьбу. Быть-можетъ она и достигнетъ своей цли, тронетъ какое-нибудь сердце, бьющееся подъ военнымъ мундиромъ. Она иметъ тысячь сорокъ капиталу и лавку, въ которой торгуетъ молодецъ, — а это для любви вещь не маловажная.