Апраксинцы
Шрифт:
— Александра Ивановна, робко говоритъ онъ вошедшей въ кухню хозяйк: — дайте мн чернилъ, перышка и бумажки.
— На что теб?
— Письмо въ деревню писать надо.
— Ну погоди, я спрошу у Михайла Иваныча.
Она ушла изъ кухни. Ванюшка сталъ ожидать письменныхъ принадлежностей, но онъ жестоко ошибся: вмсто Александры Ивановны въ кухню выбжалъ самъ Черноносовъ и накинулся на него.
— Какой теб бумажки нужно? зачмъ?
— Письмо въ деревню писать надо, чутъ слышно проговорилъ мальчикъ.
— Что за глупости, — успешь! За дло приниматься нужно. Чмъ у тебя тыой голова занята? Разматывай шолкъ теперь; завтра напишешь.
Тмъ дло и кончилось. Бдный Ванюшка такъ и не писалъ письма ни сегодня. ни завтра: онъ уже не смлъ больше просить чернилъ и письма; когда же пришелъ за письмомъ дядя Герасимъ, то Ванюшка настрочилъ нсколько словъ карандашомъ и веллъ словесно передать, что всмъ кланяется.
*
Прошли святки съ ихъ гаданемъ и переряживаньемъ, прошло и крещенье. Апраксинцы уже не
Вотъ какъ обыкновенью устраиваются браки: Лишь только женихъ найдетъ себ подходящую невсту и сойдется въ приданомъ по росписи, принесенной ему свахой, тотчасъ же проситъ у отца невсты назначить день послднихъ смотринъ. День назначается и женихъ, въ сопровожденіи родственниковъ является въ домъ будущаго тестя, который и встрчаетъ ихъ. Нтъ ничего глупе этой сцены. Вс садятся, начинается разговоръ о погод, о церквахъ и незамтно сворачивается на торговлю. Здсь женихъ крпись: онъ долженъ выказать все свое знаніе дла. Вскор является невста, робко потупляетъ взоръ, раскланивается и садится; за нею слдомъ идутъ мать и сваха. Минутъ съ десять все еще длится разговоръ; наконецъ женихъ встаетъ съ мста и шепчетъ отцу невсты: «мн нужно съ вами кой о чемъ переговорить». «Пожалуйте, пожалуйте!» отвчаетъ тотъ, и они уходятъ въ другую комнату. Здсь женихъ объявляетъ, съ какимъ намреніемъ онъ пришелъ въ домъ, и спрашиваетъ, все-ли то есть за невстой, что означено въ росписи. Тесть согласенъ, ударяетъ по рук будущаго зятя, лобызаетъ его, выводитъ его передъ лицо невсты и объявляетъ женихомъ. Вс молятся Богу; причемъ мать невсты и вся женская родня считаетъ за нужное прослезиться. Является бутылка хересу, присутствующіе пьютъ и поздравляютъ съ начатіемъ дла. Жениха тоже принуждаютъ выпить; онъ беретъ рюмку, прикасается къ ней губами и снова ставитъ на подносъ. Великій искусъ для пьющаго человка! Но было-бы верхомъ невжества, ежели-бы онъ выпилъ всю рюмку: тогда онъ проигралъ-бы во мнніи родни по крайней мр процентовъ на двадцать пять. Подаютъ чай. Женихъ садится рядомъ съ невстой, и здсь-то слдуетъ преглупйшая сцена, едва-ли не глупе сцены встрчи. Женихъ всми силами старается быть любезнымъ, хочетъ сказать что-нибудь дльное, но какъ ни осматриваетъ потолокъ и печку въ комнат, ища въ нихъ вдохновенія, все-таки остается нмъ какъ рыба; а невст самой начать разговоръ неприлично, — сочтется выскочкой; ей еще съ малолтства натолковали, что она должна быть скромною и больше молчать. Наконецъ женихъ откашливается и спрашиваетъ:
— Я вамъ нравлюсь?
— Да… отвчаетъ невста.
— И вы мн тоже нравитесь. Погодите, мы съ вами лихо заживемъ!
Снова слдуетъ молчаніе, и будущіе супруги снова начинаютъ созерцать — одинъ потолокъ и печку, а другая свое платье. Присутствующіе выводятъ ихъ изъ замшательства и продолжаютъ прерванный разговоръ о торговл.
На другой день отецъ невсты выходитъ въ лавку, потираетъ, cтoя на порог, свое брюшко и объявляетъ сосдямъ, что выдаетъ дочь замужъ, выражаясь слдующимъ образомъ: «А вдь мы вчера дочку-то Богу помолились, по рукамъ ударили, пропили!» — «За кого?» — «За Семена Брюхина.» — «Ну, поздравляю! Славный парень!»
И черезъ часъ весь Апраксинъ знаетъ о вчерашнемъ происшествіи. Съ этихъ поръ женихъ начинаетъ ходить къ невст каждый день вплоть до самой свадьбы.
Нашъ знакомецъ Степанъ Иванычъ Харламовъ тоже выдаетъ свою дочь замужъ. Женихъ. Николай Михайлычъ Бирюковъ, мужчина лтъ двадцати двухъ, но уже покутившій на своемъ вку, — женихъ очень выгодный, изъ современныхъ, то, что на Апраксиномъ называютъ мазикомъ, съ галантерейными манерами, носитъ усы и ходитъ во фрак, отчего онъ очень нравится невст. Отецъ его торгуетъ желзомъ и очень богатый человкъ. Черезъ недлю назначена свадьба, заказаны билеты и нанята у Сорочихи [9] парадная золотая карета четверней и съ двумя лакеями. У Семена Иваныча каждый день вечеринка; женихъ является съ пріятелями и начинаются танцы. У невсты гостятъ вс ея подруги и помогаютъ дошивать приданое.
Вотъ и сегодня пріхалъ женихъ съ пріятелями, привезъ для двицъ конфектъ и сдлалъ сюрпризъ — нанялъ тапера. Вс безотчетно веселы; смхъ, говоръ, старики играютъ въ горку… «Веселая свадьба!» говорятъ гости. Оттанцовали кадриль и молодежь отправилась затянуться, кто въявь, а кому это удовольствіе запрещено, тотъ и тайкомъ. Пріятели уже порядочно заложили за галстукъ, даже и женихъ выпилъ нсколько рюмокъ вина и задаетъ кофеинкой и пфеферментами.
— Смотри, не шь этихъ мятныхъ лепешекъ: сейчасъ подумаютъ, что задалъ, — даетъ совтъ Миша, пріятель его: — отъ меня тятенька какъ услышитъ, что мятой пахнетъ, такъ и начнетъ коситься, сейчасъ догадается.
— Ничего, отвчаетъ женихъ: — въ разговор какъ-нибудь упомяну, что животъ болитъ.
— Когда же мы съ тобой покутимъ въ послдній разъ? спрашиваетъ едя, тоже мазъ; съ кучею брелоковъ на часовой цпочк.
— Въ воскресенье, братцы, въ воскресенье, отвчаетъ женихъ: — вечеромъ нельзя, здсь бытъ надо; а мы съ утра закатимся, часовъ эдакъ съ десяти.
— Браво, и посл выспаться успемъ! Знаешь, братъ, я больше съ лихачемъ Николашкой мы за что не буду здить. Лихую онъ штуку со мной удралъ. здилъ я съ нимъ на Петровскій, двочка со мной была; посл, знаешь, на обратномъ пути отвезъ ее, да и похалъ домой. Я никогда у нашихъ воротъ не останавливаюсь, всегда на углу, не дозжая нашего дома. Вышелъ изъ саней, да и подаю ему пять рублей. Проситъ на чай. Далъ рубль, — мало. Сколько-же, говорю, теб нужно? «Пять рублей, говоритъ, само по себ, да красненькую на чай дайте.» Что ты, говорю, съ ума сошелъ? — да и иду отъ него прочь, а онъ меня окликиваетъ: «Василій Родіонычъ! пожалуйте, говоритъ на пять словъ.» Что теб? спрашиваю. «Дайте, говоритъ, на чай, а то безпремнно тятеньк вашему скажу, что вы со мной здите; да и про дамочку вашу ему разскажу.» Это про Маньку-то. Просто вскиплъ я: ахъ ты, говорю подлецъ эдакой, карманна выгрузка! А онъ мн: «не ругайтесь, говоритъ, а дайте красненькую, а то ей-Богу тятеньк вашему про все разскажу; я вдь его, говоритъ, хорошо знаю.» Бился-бился я, — отдалъ деньги. Что, думаю, ежели вдругъ отцу разскажетъ? Бда. Вотъ какая сволочь!
Вся компанія захохотала.
— Посл я уже вспомнилъ, что онъ, со мной здимши, все меня выпытывалъ: гд мы торгуемъ, да гд живемъ. Это онъ подвохъ длалъ.
— Ахъ, братцы, какъ-бы мн съ моей Катюшкой развязаться? Ну, ежели что задумаетъ? шепчетъ женихъ, наклонясь къ своимъ пріятелямъ. — Три сотенныя бы далъ, только бы отстала.
— Погоди, обдлаемъ, все будетъ на мази.
— Нтъ, братъ, табакъ дло! отвчаетъ женихъ, затягивается папиросой и трясетъ своей завитой головой.
Поздно ухалъ женихъ съ пріятелями, и двицы, вытащивъ въ залу нсколько перинъ, начали укладываться спать. Что визгу, что шуму, что замчаній про кавалеровъ, обдумыванія нарядовъ къ свадебному балу! Долго, долго не могли он уснуть, но проспали за то на другой день часу до перваго.
Прошло воскресенье. Въ одной изъ гостинницъ свершился прощальный кутежъ. Николай Михайлычъ Бирюковъ провожалъ свою холостую жизнь. Много было выпито разнаго вина, и пріятели жениха напились или, по ихъ выраженію, насандалились до положенія ризъ, да и у самого жениха съузились глаза и плохо ворочался языкъ. Кой-какъ съ помощію лакеевъ добрели они до нумеровъ и изъ объятій Бахуса перешли въ объятія Морфея; женихъ тоже послдовалъ ихъ примру и уснулъ сномъ праведника, но помня, что ему сегодня надо быть у невсты, предварительно далъ приказаніе разбудить себя въ шесть часовъ и приготовить побольше зельтерской воды и лимонадъ-газесу. Съ трудомъ растолкалъ номерной лакей жениха и его пріятелей. Многіе взглянули на себя въ зеркало и сами не узнали своихъ физіономій: чужія лица. да и только! Какъ ни умывались они холодной водой, какъ ни отдувались зельтерской водой и лимонадомъ, но все еще были далеко не трезвы. «Опохмлиться-бы важно!» замтилъ кто-то; но женихъ объявилъ на отрзъ, что больше ни синя пороха не будетъ, а кто только одну рюмку выпьетъ, того онъ не возьметъ къ невст.
Но это еще не все, читатели, это не послдній кутежъ: настоящее безобразіе будетъ впереди.
У апраксинцевъ, да и вообще у купечества средней руки, существуетъ дикій обычай, — за день или дня за два до свадьбы здить огромной компаніей въ баню. Это-бы еще ничего, пускай себ моются; но мытье это происходитъ среди страшнаго пьянства и оргіи, да и не у однихъ мужчинъ, а даже у женщинъ. Въ понедльникъ вечеромъ къ жениху Бирюкову собрались вс его пріятели, отправились въ Туляковы бани, гд и взяли большой парадный номеръ, который нарочно устроенъ для подобныхъ случаевъ. Что тамъ было и каковы были по выход изъ бани пріхавшіе омывать свою гршную плоть, можно судить по тому, что по прізд два мальчика Бирюкова внесли въ баню большую корзину съ разнымъ виномъ, и по выход не вынесли ни одной бутылки; да еще прибавьте къ этому поддаваніе виномъ на раскаленную каменку. Двое пріятелей жениха напились даже до совершеннаго безчувствія. Ихъ пробовали отливать водой, терли имъ уши, но ничего не помогло. Кой-какъ напялили на нихъ рубахи, окутали въ шубы и повезли домой.