Апраксинцы

Лейкин Николай Александрович

Тоже почти было и у женщинъ. Невста въ сопровожденіи своихъ подругъ, свахи, замужнихъ родственницъ и женской прислуги, отправилась въ ту-же баню, съ тою только разницею, что днемъ. И здсь не обошлось безъ вина: обычай требуетъ, чтобъ въ этотъ день пили вино и поддавали имъ на каменку. На Руси говорятъ, что ежели баба выпьетъ на грошъ, то накричитъ на рубль, и это чистйшая правда. Запли, закричали, завизжали моющіеся и даже составили кадриль подъ псни, съ акомпаниментомъ ударовъ въ тазы. Ежели, читатель, вамъ когда нибудь случится увидть на улиц дв-три кареты.

нагруженныя женщинами и везомыя лошадьми, гривы и сбруя которыхъ украшены цвтными лентами, — знайте, это непремнно детъ изъ бани невста въ сопровожденіи своихъ безобразницъ-родственницъ. Безстыжіе и цинизмъ этихъ бабъ превосходитъ иногда всякія границы. Он доходятъ до того, что не только-что поютъ на всю улицу псни, но даже, высовываясь изъ оконъ каретъ, задваютъ и ругаютъ прохожихъ и не рдко бросаютъ въ нихъ вниками и порожними бутылками. Въ это время бдная невста и ея подруги, сгарая эта стыда, укутываются въ платки, стараясь не быть замченными прохожими.

На другой день былъ двишникъ. Еще до прізда Бирюкова, къ невст пріхалъ Вася, его шаферъ, и дружка жениха, тотъ самый Вася, котораго надулъ лихачъ на десять цлковыхъ. Онъ привезъ ларецъ; между платочками, перчатками, духами и мыломъ, румянами и блилами, тамъ были и цнныя вещи: золотые часы съ брошкой, браслетъ брильянтовый и такія-же шпильки. Вскор пріхалъ женихъ; онъ былъ что-то разстроенъ; посидвъ немного съ невстой, онъ пошелъ покурить въ молодцовую и мигнулъ своему шаферу Вас, чтобъ тотъ слдовалъ за нимъ. У Степана Иваныча въ зал не курили; онъ не былъ раскольникомъ, но и не терплъ табачнаго дыма.

— Дло, братъ, яманъ, Вася.

— А что?

— Да съ Катюшкой сообразить не могу.

— Что же?

— Была у меня сегодня въ лавк. Давалъ ей три сотни, не беретъ. Даже совстно: при молодцахъ плюнула и ушла. Что, ежели она къ отцу явится?

— Табакъ, братъ, дло, истинно яманъ-сортъ! — И Вася щелкнулъ языкомъ. — Что-же ей, мало что-ли?

— Въ томъ-то и дло, что нтъ. «Ни копйки, говоритъ, не возьму; да вы, говоритъ, и не бойтесь, что я свадьбу вашу разстроивать стану: я, говоритъ, и стыда на себя не возьму; я, говоритъ, васъ ненавижу теперь.» Что, Вася, нтъ-ли тутъ какого подвоху? Смотри, чтобъ въ чемъ въ другомъ не наегорила?

— Маргафонъ, братъ, ты, и больше ничего. Крестись обими руками: извстно, чиновничья кровь заговорила. Тятенька въ суд строчилой служилъ: на грошъ амуниціи, на рубль амбиціи. Что она, въ церковь что-ли прйдётъ? Гришуху поставимъ у двери, да и не пустимъ ее.

Женихъ немного повеселлъ. Въ молодцовую вошелъ Степанъ Иванычъ.

— Николай Михайлычъ, подь-ка сюда; мн съ тобой потолковать нужно.

Онъ привелъ его въ комнату. гд стояло приданое невсты. Комната эта походила на мебельную лавку: она была вся заставлена стульями, комодомъ, туалетомъ, шкафами, диванами и прочей мебелью.

— Считай.

И Степанъ Иванычъ вынулъ изъ боковаго кармана пачку пятипроцентныхъ билетовъ.

— Десять тысячъ. Врно? спросилъ онъ, когда Бирюковъ сосчиталъ билеты.

— Врно-съ.

— Теперича давай ихъ сюда. Видишь, я

кладу въ комодъ, въ верхній ящикъ.

Женихъ не хотлъ быть одинъ свидтелемъ всего этого и позвалъ своего отца. Въ присутствіи ихъ были положены деньги въ верхній ящикъ комода. Женихъ самъ заперъ его и ключъ положилъ въ карманъ.

— Ну, теперь сдлалъ все на чистоту. Обнимемся, сватъ.

И Степанъ Иванычъ обнялъ сперва свата, потомъ жениха. Вообще въ этотъ день женихъ не бываетъ долго у невсты и потому Николай Михайлычъ часу въ одиннадцатомъ ушелъ домой. Невста разобрала свой ларецъ и одлила двицъ, которыя не ночевали эту ночь у нея и ухали съ своими родными домой.

Въ субботу наканун дня свадьбы, къ жениху отправляли приданое. За приданымъ пріхалъ дружка. Съ нимъ было человкъ тридцать носильщиковъ, — вс въ синихъ кафтанахъ. У невсты ихъ угощали водкой и подарили по платку.

— Ну дай Богъ здоровья Николаю Михайловичу: вишь какъ онъ почитаетъ свою невсту, говорила сваха. — Народу-то, народу-то, что за приданымъ пригналъ. Со всмъ парадомъ понесутъ!

Дружка подошелъ къ комоду, отворилъ верхній ящикъ, вынулъ оттуда деньги и, сосчитавъ ихъ, положилъ себ въ карманъ.

Носильщики начали выносить мебель на дворъ. Дло дошло до перины. Подруги невсты сли на нее и не давали выносить. Началась церемонія выкупа перины.

— Отдайте, двицы, говорилъ стоящій передъ ними дружка. — Я вамъ въ ножки поклонюсь!

— Экъ съ чмъ подъхали! кричали ему двицы.

— Дешево даешь, домой не донесешь! замтила сваха.

— Чего-же вы хотите?

— Выкупу!…

— Ну, вотъ вамъ, проговорилъ дружка и вынулъ десятирублевую бумажку.

— Дешево цните! закричали двицы. — Не отдадимъ! и запли:

Какъ на дружк-то штаны

Посл дда сатаны….

— Прибавляй, полно сквалыжничать-то. Вдь это перина, безъ нее никакъ ужъ не обойдешься, вещь самая нужная! говорила сваха.

Двицы засмялись. Дружка далъ еще пятнадцать рублей.

— Мало, мало! кричали двицы и снова запли туже псню.

— Много-ли-же вамъ надо? опросилъ дружка.

— Давайте еще столько-же, тогда и отдадимъ.

— Ну хорошо дамъ, только мн по поцлую отъ каждой.

— Ну, давайте!

Дружка далъ еще 25 рублей. Двицы встали съ перины, запли псню, въ которой говорилось, что «друженька хорошенькій, пригоженькій, на друженьк шапка во сто рублей, шуба въ тысячу» и дали ему общанное, то-есть поцловали его.

— Ну, Василій Родіонычъ, теперь отправимся, только вотъ дорожку смочить надо, чтобъ не пылило. Ужъ по порядку такъ слдуетъ, говорила дружк сваха.

Появилось вино. Дружка выпилъ восемь рюмокъ, почти каждая двица требовала, чтобъ онъ пилъ за ея здоровье.

— Ну теперь ужъ пора хать, отпустите меня двицы, проговорилъ онъ не совсмъ твердымъ голосомъ.

Глаза его уже порядочно съузились. Прощаясь съ нимъ. мать невсты подарила ему матеріи на сюртукъ.

— Ну, прощайте!

— Стой, стой родной! Посошокъ на дорожку выпить надо.