Апраксинцы
Шрифт:
— Братцы, смотрите-ка: Петрухато надо мной смялся, что я носъ отморозилъ, а у самого уши поблли. Съ обновкой поздравляю! Какъ хочешь, братъ, а завтра литки [2] съ тебя! — говоритъ толстый, съ отмороженнымъ и разбухшимъ какъ луковица носомъ молодецъ. — Ништо теб — не смйся!
Испуганный Петруха, имвшій претензію нравиться прекрасной половин рода человческаго, съ испуга начинаетъ тереть уши.
— Не три, не три! Шкура слзетъ! Наклонись лучше, наклонись!
Онъ такъ усердно наклоняется, что голова его почти касается ногъ. Товарищи начинаютъ
На водогрйн мальчики, присланные заварить чай, грютъ у плиты окоченвшія руки и ведутъ между собой разговоръ:
— Вамъ по много-ли хозяинъ на праздникъ даетъ?
— О пасх по четвертаку далъ.
— А намъ такъ по полтин. Да это что! Я къ дяд пойду, тотъ двугривенный дастъ.
— А что ты себ купишь?
— Зеркало, да пряниковъ.
— А мн такъ куфарк гривенникъ дать нужно: все ругается… Я ужъ общалъ.
— Ты куда пойдешь завтра?
— Да мн некуда, — у меня никого нтъ.
— Пойдемъ къ моему дяд: у него пирога подимъ; онъ чаемъ, кофеемъ напоитъ. Ты приходи къ намъ на дворъ, я ужъ увижу, а посл на чугунку пойдемъ, посмотримъ какъ машина свиститъ.
— Ладно.
— Ну что тутъ растолковались, ступайте! И безъ васъ тсно! кричитъ на нихъ водогрйщикъ. — За уши бы васъ, канальевъ! Цлый часъ стоятъ.
Жмутся мальчики и выходятъ на морозъ, который посл тепла еще сильне ихъ обхватываетъ.
Молодцы сговариваются, гд имъ завтра встртиться.
— Около четырехъ часовъ приходите въ Баварію: знаешь, на углу Гороховой?
— Какъ не знать!
— Михайла будетъ, Щукинъ. Петра галкинской и вс наши. Возьмемъ отдльную комнату, заложимъ тамъ, а посл и махнемъ…
Онъ не договариваетъ, слова его замираютъ на устахъ: изъ-за угла показался хозяинъ.
— Иванъ Харитонычъ, вы куда завтра къ заутрени? спрашиваетъ онъ сосда.
— Сегодня ко всенощной къ Исакію схожу, пвчихъ послушать; да ктому же и жена у меня къ заутрени ходить не можетъ.
— Мы такъ завсегда въ этотъ день къ себ къ Іоанну Предтеч ходимъ. Двадцать лтъ кряду тамъ о рождеств каждую заутреню стою.
— Софроновъ меня къ себ сегодня звалъ: у него на дому всенощная. «Приходи, говоритъ, моихъ-то послушать.» У него молодцы поютъ.
— На Снной были?
— Вчера еще.
— Почемъ покупали?
— Говядину по восьми съ половиной. Молодцамъ цлаго борова купилъ. Гуси дешевы.
— Съ меня такъ сегодня поутру по девяти слупили. А гусей почемъ покупали?
— Рубль шесть гривенъ пара.
— Съ меня по гривеннику лишняго взяли.
Смеркается. Афанасій Панкратьичъ Лыковъ позвалъ своего сына Яшу наверхъ и длаетъ ему приказанія:
— Бги и повсти всмъ нашимъ, чтобъ, къ утрени сбирались ровно въ часъ.
Лыковъ раскольникъ. Начальникъ своей секты. За начитанностъ его выбрали въ наставники и духовники. Въ его собственномъ дон устроена большая моленная, гд совершается служба. Люди его секты имютъ туда свободный доступъ.
Быстро побжалъ Яша по лабиринту закоулковъ Апраксина. Забжалъ къ четыремъ братьямъ Опаленинымъ.
— Что у васъ подручниковъ-то [3] много? Своихъ не брать?
— Возьмите лучше: нынче вс соберутся, такъ и не хватитъ.
Отъ Опалениныхъ Яша побжалъ къ Блюдечкину, который былъ тоже въ ихъ вр, къ Коромыслову, къ Херовымъ, оттуда сбгалъ на Кавказъ [4], съ Кавказа на развалъ, и уже когда совершенно смеркалось, прибжалъ въ лавку.
Радостно побжали молодцы домой: завтра одинъ изъ тхъ трехъ дней, когда они не пойдутъ въ лавку, не измрятъ своими ногами торную дорожку.
— Вы много-ли на ложу набрали? спрашиваютъ харламовскіе молодцы птицынскихъ.
— Сто двадцать.
— А мы сто пятьдесятъ.
«Мы больше набрали, думаютъ харламовскіе: — по двнадцати съ небольшимъ на брата придется, — разсчитываютъ они и мечтаютъ о завтрашнемъ кутеж».
II
Насталъ давно ожидаемый праздникъ рождества. Рано, еще до звона къ заутрени, возсталъ отъ сна Степанъ Ивановичъ Харламовъ и перебудилъ всхъ въ дом, начиная съ жены и до мальчика. Звая поднимаются съ постели молодцы, одваются и наскоро молятся на образъ, освщенный лампадою. Трудно вставать въ три часа, а особенно зимою: какая-то лихорадочная дрожь обхватываетъ все тло, и дорого-бы далъ въ это время человкъ, чтобы его оставили въ поко, но что длать, обычай старины!
Какъ ни жалко разставаться съ теплою постелью, но вскор весь домъ былъ на ногахъ. Вотъ на колокольн Іоанна Предтечи раздался первый ударъ колокола; вс въ дом перекрестились и начали сбираться къ заутрени.
Вскор домъ Степана Иваныча опустлъ: остались въ дом только хозяйка да кухарка. Он занялись стряпней: обмазали окорокъ ржаной мукой, посадили его въ печь, замсили тсто для пироговъ и принялись ощипывать дичь.
Но вотъ и заутреня кончилась, богомольцы пришли изъ церкви; слышны разговоры о бас дьякона, о пропуск дьячкомъ такого-то псалма въ кафизм, о количеств народу въ церкви и проч. Степанъ Иванычъ, всегда съ пасмурнымъ лицемъ ничмъ недовольный, сегодня въ дух; заложа руки за спину, ходитъ оно по зал, то-есть по чистой комнат, и вполголоса напваетъ «Христосъ раждается, славите». Въ залу входятъ молодцы, группируются передъ образомъ и начинаютъ пть львовскую «Два днесь». Окончивъ стихъ, они хоромъ поздравляютъ хозяина съ праздникомъ. Степанъ Иванычъ доволенъ, на лиц его сіяетъ улыбка. Онъ идетъ въ спальню и выноситъ оттуда пять синенькихъ.
— Вотъ вамъ на гулянку, говоритъ онъ:- напьетесь кофею, такъ кто хочетъ, можетъ идти со двора.
Это «кто хочетъ» было совершенно лишнее. Посудите сами, читатель, кто посл шестимсячнаго заключенія не захочетъ погулять и навстить своихъ знакомыхъ и родныхъ?
Изъ залы молодцы сходили въ кухню, поздравили съ праздникомъ хозяйку и отправились въ молодцовую.
Давъ на праздникъ молодцамъ, хозяинъ захотлъ усладить и судьбу мальчиковъ.
— едька! Мишутка! крикнулъ онъ, входя въ кухню. Мальчики встали въ струнку.