Араб у трона короля
Шрифт:
Я помнил, что Сафа Гирей был последним «настоящим» ханом Казани, умершим, или, вернее, погибшим, кажется в тысяча пятьсот сорок девятом году. Скорее всего, его убили сторонники Московского царя. А в тысяча пятьсот пятьдесят втором году Казань пала, а Иван Грозный уничтожил всю Казанскую знать, практически, сровняв с землёй постройки Казанского ханства. Теперь я постараюсь не допустить этого «хулиганства».
— Мы захватили герб Казани, великий шахиншах! — проговорил Гирей и протянул мне распахнутое руками полотнище.
На жёлтом фоне флага был изображён крылатый дракон,
Я подумал, что если удастся переподчинить себе Русь, трёхголовый дракон был бы неплохим гербом нашей империи. Эдакий Змей Горыныч. Где-то, когда-то давно я читал, что дракон — символ сарматско-монгольской культуры, сопротивлявшейся сначала западной культуре, а потом и Московскому Царству. Вот его Георгий Победоносец, — символ Москвы, копьём и победил. На гербе московском он, вроде как, с правления Ивана Третьего появился. А я-то теперь наследник Золотой орды. Мои «геральдисты» прописали род Шиловских, от которых шла «моя здешняя родословная», от Чингизидов. Однако сейчас надо закрепиться в Крыму и на Волге, а дальше видно будет, кто кого на копьё насадит. Не хочу я отдавать Орду, протянувшуюся от чёрного моря до Тихого океана, русским царям.
Взяв полотнище, я не стал бросать его себе под ноги и топтать, как было принято, а, подержав немного, разглядывая, аккуратно свернул его, и громко сказав: «Казань, милостью аллаха, наша, как и многие иные земли», — сунув флаг себе подмышку, двинулся во дворец.
По толпе сторонников Сафа Гирея прошёл недовольный ропот. Сафа Гирей удивлённо воззрился на меня, и когда я проходил мимо сказал:
— Но-о-о… Как же так, шахиншах? Мы ведь в Крыму с тобой говорили, что Казань…
— Давай не здесь? Во дворце чисто? — спросил я Санчеса.
— Прибрали уже. Как могли, шахиншах. Это мы дворец взяли, — сказал Санчес горделиво. — И флаг Казани, между прочим, тоже мы захватили.
— Тогда, пройдёмте вовнутрь, — сказал я, остановив рукой хвастовство Санчеса.
Я шагнул на ступеньки лестницы дворца. Гирей шагнул за мной. Охранники оттеснили, сунувшихся было за нами, трёх ханских биев-воевод, и закрыли высокие двустворчатые двери. Патагонцы в сверкающих латах остались снаружи.
— Где тут, что? — спросил я Санчеса.
Тот распахнул передние из трёх дверей, и мы прошли в небольшой зал с конусообразным куполом. Холодное ноябрьское солнце струилось через вставленные в него разноцветные стёкла. Других окон в зале не было.
По углам помещения стояли четыре кувшинообразных глиняных «тандыра», с подведёнными к ним с боков и выходящими в стены трубами. Тандыры, сверху прикрытые крышками.
Я подошёл к правой от двери «печке» и выставил перед собой ладони, ловя тепло.
Команда Санчеса прибралась во дворце кардинально. Они просто вынесли все, видимо испачканные кровью, ковры, кое-как ими же затерев лужи крови. Сильно пахло железом и нутряным духом.
— Пока так, шахиншах, — сказал Санчес, увидев, как я оглядываю тронный зал.
Трон тоже стоял без подушек и мантии. Наши с Санчесом взгляды остановились на ханском кресле, мы переглянулись, и я спросил:
— Трон хоть чистый?
— На троне никого не убивали, шахиншах.
— А почему подушки нет? — удивился я.
— Рядом дрались. Брызги летели. Подушку убрали, но сам трон вытерли.
— Понятно, — сказал я и подошёл к трону. — Присяду? — спросил, обращаясь к Сафа Гирею.
Тот нервно дёрнул плечами.
— Честно говоря, я не знаю, Сафа, что с тобой делать. То ты с Ордой на Московию в набеги идёшь, то с Московией на Орду. Ты бы определился, кто ты, охотник или пидорас [22] .
22
Искаж. педераст, от др. — греч. «любитель мальчиков, педераст», далее из «дитя, мальчик, отрок» (восходит к праиндоевр. *peu- «малый») + «любовник, влюблённый; любитель, почитатель», из «любить».
Сафа взялся за рукоять меча и потянул его вверх. Он знал греческий язык.
— Ты не обижайся, — сказал я, останавливая его рукой. — У меня нет желания тебя обидеть. И не думай, что у тебя сейчас есть шанс меня убить.
— Шанс есть всегда, — прошипел Сафа Гирей, посылая клинок обратно в ножны, косясь на Санчеса, стоявшего у него за спиной, и на четырёх индейцев, окруживших трон.
— Это иллюзия, которая туманит твой мозг. Даже если бы у тебя был шанс, тебе нельзя меня убивать. Я — гарантия твоей жизни. Где, кстати, Булат Ширин? — спросил я Санчеса.
Сафа Гирей вздрогнул.
— Мы его нигде не нашли, — ответил Санчес. — Ни среди мёртвых, ни среди живых. Слышал, что он защищал мечеть.
— Мечеть ты брал? — спросил я Гирея.
— Я.
— И где Ширин? Он же там был?
— Я не знаю, — понурил голову Сафа.
— Зна-а-аешь, — я рассмеялся. — А ведь ты специально отпустил его. В мечети должен быть подземный ход. И ты знаешь это. Ты надеешься, что я отдам тебе Казань, уйду, и вы с этим хитрожопым бием дальше будете дурачить то меня, то Московского царя, требуя деньги на оборону с нас обоих?
У меня по привычке частенько вырывалось «царь», когда я говорил про Московию, чем я всегда «ошарашивал» собеседников. На самом деле, царём русские государи себя ещё не «мазали». Юрию не до того было, всё с новгородцами да литовцами воевал, даже со мной не повстречался, как было договорено, а Иван Четвёртый пока ещё не дорос до шестнадцати лет.
— Он не царь, — буркнул Сафа Гирей, поглаживая эфес сабли. — Это я — царь.
— Вот я и думаю, что с тобой делать? — задумчиво произнёс я. — Возьмите его.
Индейцы шагнули вперёд и схватили его за руки.
— За что? — выкрикнул Сафа Гирей, пытаясь выдернуть руки и вынуть из ножен меч.
— За попытку покушения на шахиншаха. Все же видели, что он схватился за меч и пытался достать его? — я оглядел визирей.
Визири утвердительно качнули головами.
Однако бывший хан крутнулся на носках на сто восемьдесят градусов, шагнул левой ногой назад и, подняв руки скрестил их, оказался между охранников, один из которых, державший правую руку, завалился на пол.