Арабская петля (Джамахирия)
Шрифт:
Пулеметная проческа обочины на поворотах была заранее оговоренной мерой предосторожности. Лишенные возможности провести по ходу следования полноценную инженерную разведку и вынужденные полагаться на неистребимый русский авось, гарды страховались как могли. При наличии на обочине проводного фугаса велика была вероятность того, что пулеметный прострел вызовет его преждевременную детонацию или перебьет управляющий провод. Хотя, естественно, никто не мог поручиться, что подрывники хаджей будут караулить их именно на поворотах, а не на ровном участке дороги. Просто так им должно быть удобнее — транспорт, втягиваясь в поворот, сбрасывает скорость, а значит, дольше находится в зоне поражения. Однако, не факт, что хаджи погонятся за удобствами, не факт… Ну не простреливать же в самом деле всю обочину по пути следования? Так боеприпасов не напасешься! Пусть уж и здесь будет привычная на любой войне угадайка, игра в чет нечет с вражескими подрывниками. Если уж догадались
Третья и последняя машина маленького конвоя подпрыгивала на ухабах, на полсотни метров отставая от хаммера Стасера. Командовал там Барс, вечно мрачный, широкоплечий парень с низким покатым лбом и перебитым носом, делавшим его лицо и, правда, чем то неуловимо похожим на морду крупного хищника из семейства кошачьих. Водителем на третьей машине был Крот. Стасеру очень не хотелось брать его с собой, но личная неприязнь быстро уступила место практическим соображениям: водителем Крот был, что называется от Бога, да и во вполне возможной драке, мог оказаться пополезнее многих других контрактников.
Конвой из трех хаммеров двинулся в путь ранним утром, и сейчас позади уже осталось около четверти намеченного маршрута, пока ничего с ними не произошло, да и дорога до сих пор оставалась абсолютно пустынной. То ли сама по себе не была столь уж оживленной трассой, то ли для местных еще слишком рано. Лишь раз, прижимаясь к самой обочине, проскочил мимо них старенький, ржавый и во многих местах мятый форд с одетым в светлый балахон арабом за рулем. Гарды проводили чужую машину настороженными стволами, а ну как смертник окажется с начиненным взрывчаткой салоном! Араб, похоже, испугался не меньше их и наверняка, разминувшись с колонной, вознес горячую молитву своему Аллаху. Вообще Стасер краем уха слышал истории о том, как специализирующиеся на проводке колонн гарды нервно воспринимают появляющийся в непосредственной близости чужой транспорт. Чуть сократил дистанцию больше чем, по их мнению, можно, и асфальт перед капотом вспарывает предупредительная очередь, а там уже и до огня на поражение не далеко. Так что ничего удивительного в испуганно жмущейся к краю дороги местной машине не было. Лучше уж уступить от греха подальше, мало ли что у них там на уме…
За очередным поворотом показалась неподвижно замершая на обочине коричнево-черная вся в ржавчине и подпалинах раскуроченная тяжелым снарядным ударом железная туша танка. Мусор войны, когда-то принявший здесь свой последний бой, да так и брошенный посреди дороги без погребения, без славы и воинских почестей. Приглядевшись повнимательнее Стасер по плавным обводам корпуса узнал „семьдесят двойку“. Когда-то совсем зеленым курсантом он проходил обкатку танками и обкатывал его брат-близнец застывшего за тысячи километров от выпустившего его завода стального монстра. Почему-то Стасеру стало грустно, проводив взглядом пропадающего за стеной пыли гиганта, он задумался о судьбе вещей. Казалось бы, что здесь такого — самый обычный проданный на экспорт танк, уничтоженный видимо в самом начале войны, и так и оставшийся стоять на том самом месте, где удачный вражеский выстрел оборвал его недолгую жизнь. Но как подумаешь, что листы вот этой самой тронутой ржавчиной, опаленной огнем брони все, все до самой последней заклепки собирали в свое время где-нибудь в Волгограде мозолистые руки русских рабочих, любовно подгоняя каждый миллиметр, выверяя и регулируя работу всех механизмов. Как представишь, этот танк новеньким свежевыкрашенным бронированным бойцом, грузно заезжающим на платформу для транспортировки, где-нибудь в центре России. Так отчего-то становится не по себе. Будто ты в чем-то виноват перед брошенной в чужом песке мертвой грудой металла.
„Он такой же, как мы, — неожиданно подумал Стасер. — Он так же как мы был продан сюда за деньги. Он так же как мы дрался здесь за чужих ему людей, за чуждые ему интересы. И погиб всеми брошенный и забытый вдали от Родины. Без чести, без славы, не оставив ни в чьем сердце ни печали, ни жалости. Так же как… Тьфу! Тьфу! Тьфу!“ Стасер трижды сплюнул через левое плечо, суеверно постучав по пулеметному прикладу. „Вот понесло тебя, придурок! Смотри, накаркаешь, пусть даже это только мысли, но здесь и думать о таком не стоит! Того гляди притянешь“. Чуча удивленно глянул на него, видимо заметил и серию быстрых плевком через плечо и бесполезный стук по все равно пластиковому прикладу, однако говорить ничего не стал, лишь неопределенно покачал головой не то с сожалением, не то с укоризной, и чуть притоптал педаль газа, заставляя хаммер взрыкнуть мотором, подпрыгивая на очередной выбоине.
Их удача закончилась примерно на середине пути, как раз после того, как они миновали маленький в три двора поселок, встретивший их наглухо закрытыми окнами, глухими заборами и ненавидящими осторожными взглядами из узких щелей-бойниц между оконными створками. Дальше за поселком
Вот из зарослей этого кустарника и вылетел огненный шар гранатометного выстрела, взвихрившееся позади беспорядочной мешанины ветвей и листьев облако пыли, поднятое струей обратного пламени и отработанных газов, четко показало местонахождение позиции стрелка. Для Стасера в этот момент время будто остановило свой бег, замедлилось почти до нуля, но и сам он словно впал в ступор, став вдруг в одночасье чудовищно неловким, медлительным и уязвимым. Ему казалось, что ярко светящаяся комета с тянущимся сзади дымным хвостом движется к нему навстречу уже целую вечность, невыносимо долго летит, прожигая раскаленным ядром уплотненный горячим ветром поток встречного воздуха. Заключенная в тюрьму черепной коробки отчаянно билась об ее стенки паническая мысль о том, что надо что-то делать: стрелять, отдавать команды, вывалиться на ходу из машины… Нейроны мозга судорожно слали импульсы по свитым в жгуты нервам, отдавая телу приказ за приказом, пытаясь заставить его действовать, подчиняться, бороться за жизнь, искать путь к спасению… И как в тяжелом ночном кошмаре, слишком неповоротливые мышцы отчаянно не успевали выполнить ни одной из поданных им команд. Он уже был готов разрыдаться от охватившего его ужаса и неожиданного бессилья такого ловкого, тренированного тела, как вдруг наваждение схлынуло.
По ушам ударил резкий басовитый вой, и страшный огненный клубок пронесся мимо, тяжело ударив прямо в капот шедшей следом машины. От этого удара хаммер подскочил, как детский резиновый мячик, чуть не встал на попа и, наконец, с грохотом завалился набок. Пулемет задергался, забился в руках Стасера, сам по себе будто внезапно оживший наделенный собственной волей и переполненный дикой злобой, заставляющей его отплевываться свинцом. Лишь через несколько томительно растянутых мгновений Стасер осознал, что пока он был в этом нежданном тягучем как густой кисель ступоре, руки сами собой делали привычную работу, готовя оружие к стрельбе, разворачивая и наводя в нужную сторону. Первая очередь, будто гигантская коса, прошлась по кустарнику, из которого прилетел подарок, срубая чахлую листву, перемолачивая редкие ветви, поднимая вертящиеся пыльные смерчи. Краем глаза он заметил, как телохранитель пытается пригнуть голову Мактауба к полу, а тот, видимо не осознавая грозящей опасности, все вырывается и тянется к окну, чтобы увидеть происходящее. Из кустарника полетел ответный свинец, характерно задрожал и так перекаленный палящим солнцем воздух, а пару раз со стороны нападающих прилетели даже яркие мячики трассирующих пуль. Что-то тяжелое с лязгом долбануло в стойку прямо возле лица Стасера и противно взыкнув над головой рикошетом улетело куда-то вверх. Он не обратил на это внимание весь слившись в единое целое с пулеметом и в такт его рокоту выкрикивающий не то угрозы, не то оскорбления в адрес укрывающихся где-то в складках местности на склоне врагов. Где точно находятся хаджи, сколько их, он не видел. Только примерно, на каком-то неизвестном шестом чувстве представлял, куда надо направить изрыгаемую из пулемета лавину раскаленного металла, чтобы задавить, прижать к земле, заткнуть огневые точки противника.
— Наши! Наши в третьей живы остались! Вон на дороге! — хрипло прокаркал прямо в оглохшее от стрельбы ухо Чуча.
Стасер, на миг оторвавшись от пулемета, глянул назад. Действительно третий хаммер, жирно чадя черным дымом, валялся посреди дороги, выпятив в их сторону пыльное брюхо. А прямо перед ним на четвереньках стояла, оглушено мотая головой, все уменьшающаяся человеческая фигурка. И показалось Стасеру, что по обочине, вдоль полного мутной желтоватого цвета водой арыка бегут к этой фигурке несколько других, быстрых и ловких одетых в светлые развевающиеся на ходу одежды.
— Стой! Всем стой! — проревел он в воткнутую в нагрудный карман разгрузки рацию. — Первый, прикрой огнем! Я возвращаюсь за Третьим! Чуча, давай назад!
— Не сметь! — прервал его дрожащий голос с заднего сиденья. — Скорость не снижать! Мы должны уберечь господина инспектора! Я приказываю продолжить движение, иначе стреляю!
Чуча резко вдавил в пол педаль тормоза, и хаммер истошно завизжав заблокированными колесами, остановился, взбрыкнув задом, будто норовистый конь. Со стороны третьей машины донеслись короткие хлесткие сдвоенные очереди, по манере стрельбы и знакомому „голосу“ автоматов было ясно — кто-то из своих там ведет бой, последний безнадежный. Возможно он ранен, контужен, наверняка уже окончательно простился с жизнью, понимая, что его бросили, что за ним не вернутся… А хаджи не спеша, обстоятельно пробираясь от укрытия к укрытию, зная, что добыча уже не уйдет, смыкают кольцо.