Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре
Шрифт:
Всем мальчикам и девочкам, кстати, делали тогда обрезание (хитан). Также как бритье волос на голове, стрижку ногтей, удаление волос под мышками, обрезание считали «природными свойствами», отвечавшими «естественной природе человека». Обрезание, согласно обычаям предков, являлось в Древней Аравии «обязательным для мужчин и похвальным для женщин». Об этом упоминали в своих сочинениях и древнегреческий историк Диодор Сицилийский (ок. 90 — ок. 30 до н. э.), автор знаменитой «Исторической библиотеки», и прославленный еврейский историк Иосиф Флавий (37-100), собиратель «Иудейских древностей». Имеются сведения на этот счет и у церковного историка Филосторгия (ок. 368 — ок. 439), написавшего «Церковную историю». Установление обряда обрезания в одних племенах Аравии приписывают Ибрахиму (Аврааму), в других — самому Адаму. Сказывают, что в эпоху Мухаммада в Мекке проживала известная на весь Хиджаз женщина, занимавшаяся обрезанием мальчиков и девочек.
Один из самых ужасных обрядов арабов Древней Аравии, бытовавший, правда, не повсеместно, а только среди некоторых родоплеменных кланов (киндитов, курайшитов и тамимитов), — это погребение живьем малолетних дочерей в дар своему божеству. Когда девочке исполнялось лет пять-шесть, отец говорил ей, что берет с собой на прогулку. Нарядив ее, как на праздник, он вел малышку к заранее вырытой яме. Сталкивал ее туда, и хоронил живьем. Возвратившись в поселение, случалось, даже похвалялся тем, что содеял (67). Курайшиты совершали этот обряд на горе Абу Далама, близ Мекки.
В сказаниях арабов Аравии фигурирует человек по имени Са’с’а ибн Нахийа, дед знаменитого арабского поэта ал-Фараздака (641–732). Однажды он выкупил девочку, которую готовили к тому, чтобы принести в жертву, заплатив ее отцу двух верблюдиц и верблюда. И с тех пор, взяв себе за правило «спасать девочек на такой основе, уберег от смерти 280 невинных душ».
Для подавляющего большинства семей в Аравии образование для детей было долгие годы малодоступным. Школ на побережье Эш- Шамал (ОАЭ), к примеру, до начала XX столетия не существовало и вовсе. Вместе с тем, в семьях, проживавших в городах и сколько- нибудь обеспеченных, делали все возможное, чтобы хотя бы одного из детей обучить грамоте — умению считать, писать и читать. «Занятия» с детьми проводили священнослужители, прямо во дворах мечетей. «Искусству чтения» учили по Корану. Для овладения «искусством письма» использовали намазанные сажей верблюжьи лопатки; буквы на них выводили тростниковыми палочками. Когда во время занятий раздавался призыв муаззина на молитву, ученики гурьбой высыпали из дворов мечетей и мчались к морю, чтобы омыться перед молитвой. Мечети в городах Прибрежной Аравии располагались на расстоянии метров 100 от воды, не больше. Кстати, ночью минареты мечетей с зажженными на них емкостями с «черной водой» (нефтью) служили маяками-ориентирами для мореходов. По вечерам «школьники» вынимали свои тростниковые «ручки» из корзинок-портфелей, сплетенных из пальмовых листьев, и, усевшись на берегу, тщательно очищали их корочкой кокоса с песком. Школы назывались куттабами. Образование считалось законченным, если ученик самостоятельно, без запинки, мог прочесть любую из 114 сур (частей) Корана. Окончание школы отмечали в семьях громко и пышно. Детишек-выпускников одевали в лучшие одежды, усаживали верхом на лошадей (в случае отсутствия таковой брали напрокат) и провозили по домам соседей, друзей, родных и близких, где их щедро одаривали сладостями.
Магометане, вспоминали дипломаты Российской империи, работавшие в Джидде в начале XX столетия, строго следили за тем, чтобы книги для их детей, попадавшие в Аравию с паломническими или торговыми караванами из Сирии и Египта, не содержали иллюстраций. Картинки в книгах они считали идолами, похожими на тех, что были уже «повергнуты» однажды Пророком Мухаммадом. Поэтому и живописи, как таковой, в Аравии не знали. Живопись по- аравийски, — это арабески, то есть изящно написанные на бумаге строки из Корана, расположенные в виде того или иного символа мусульман: полумесяца, к примеру.
Важное событие в семье бедуина — свадьба. Свадебный церемониал у кочевников Аравии, по наблюдениям известных описателей жизни и быта народов «Острова арабов», в том числе Чарльза Монтегю Даути (1843–1926) и Сэмюэла Цвемера (1867–1952), был намного проще, чем у горожан. Бедуин, желавший взять в жены дочь одного из своих соплеменников, встречался с ним и предметно обсуждал статьи брачного договора. Если договаривались, то в тот же день жених приходил с ягненком к шатру своего будущего тестя и оглашал перед собравшимися там свидетелями положения брачного договора. Суть его состояла в перечне обязательств, что брал на себя мужчина перед своей будущей женой. Сколько, к примеру, и каких драгоценностей он обязывался ей купить. Затем жених доставал из-за пояса кинжал и перерезал горло ягненка. Как только капли крови заколотого им животного падали на песок, брачный договор считался скрепленным и вступившим в силу. Сразу после этого разворачивалось праздничное гуляние, с песнями и плясками. На него собиралось все племя. В тот же день, где-то в середине ночи, невесту препровождали в специально разбитый для новобрачных шатер, к жениху (68).
Значительно проще подходили кочевники и к вопросу о махре (калыме). В пустыне, среди бедуинов, он был в разы меньше, а по составу — несравнимо скромнее, чем у горожан. Платили калым в основном домашними животными.
Руку на жену, рассказывал знаменитый путешественник- исследователь Аравии Иоганн Людвиг Буркхардт (1784–1817), бедуин поднимал редко. Это считалось делом постыдным, не достойным чести мужчины. Женщину свою бедуин оберегал и почитал, величал ее «владычицей шатра». На ней лежала забота по дому и воспитанию детей.
Женились и женятся в племенах Аравии, по традиции, зачастую на родственницах (обычно на двоюродных сестрах). Причин тому — несколько. Во-первых, господство в социальной структуре общества родоплеменных отношений; с давних времен и до наших дней заключение брака внутри рода — это способ увеличения численности племени, а значит — усиления его роли и места в системе межплеменных отношений. Во-вторых, незыблемость канонов ислама. В данном случае — в социально-семейной сфере. Знание друг друга с детства, считают арабы Аравии, есть залог нерушимости семьи, на чем делается акцент в исламе.
ЧАСТЬ IV
ЖИТЕЛИ СТЕН
Дневник памяти.
Портреты городов и горожан на фоне времени.
За аравийской чадрой.
Традиционные ремесла арабов Аравии прошлого.
Аравия торговая.
Портреты городов и горожан Аравии на фоне времени. В старину въездные и выездные ворота в городах Аравии на ночь запирали. Делали это после вечернего намаза. Отворяли же сразу после утренней молитвы. Во дворцах правителей, больше походивших на хорошо укрепленные, отдельно стоявшие крепости, располагались арсенал и тюрьма. Имелись в них и специальные помещения, где жители городов хранили свои сбережения и драгоценности (1).
День в жилище аравийца, будь то горожанина или кочевника, начинался с того, что женщина с помощью небольшой ручной мельницы молола зерно и толкла в ступке кофейные зерна, чтобы испечь к завтраку лепешки и сварить кофе. Поэтому ручная мельница и кофейная ступка воспринимались арабами Аравии как символы семейного очага. Воровство этих предметов строго каралось — отсечением руки. Даже брать их в залог считалось неприличным. Когда кто-то из жителей того или иного квартала говорил, что «ручная мельница соседа молчит», это означало, что человек попал в беду, что «нет в его доме ни зерна, ни хлеба». И настало, дескать, время оказать горемыке помощь.
Зерно, кстати, мололи только женщины. Мужчины этим не занимались. Зато доили верблюдиц, и женщин к ним не подпускали (2).
Если сосед — человек гостеприимный и щедрый, то араб Аравии заметит, что «живет он возле сосуда с медом». Если же сосед — мужчина нелюдимый, то аравиец скажет: «Человек он — тяжелый, и имя ему — камень, и семья его — скала».
В прошлом сады и огороды в городах и селах Аравии были открыты для всех нуждавшихся, днем и ночью. Неимущий и обездоленный мог войти туда и съесть все, что захочет, столько фруктов и овощей, сколько сможет. Но вот брать с собой, выносить что-либо не разрешалось.