Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре

Сенченко Игорь

Купить лошадь у аравийца непросто, рассказывали работавшие в Джидде дипломаты Российской империи. Продавая породистого скакуна, бедуин торговался часами. И все потому, что заранее завидовал покупателю, который хотел «увести его сокровище». Особенно дорожили аравийцы кобылицами, ибо считали, что чистота крови лошадиной аристократии передается именно через них. Если дарили лошадей «могущественным государям-магометанам, тому же турецкому султану, шаху персидскому или хедиву Египта», то посылали им жеребцов, никак не кобылиц.

Скачки на лошадях в Аравии проходят только в зимний период времени. Лучшие ипподромы на полуострове — в эмиратах Дубай и Умм-эль-Кайвайн (ОАЭ).

Бич

аравийской пустыни, по общему мнению пересекавших ее путешественников, — это самум, ветер с песком, раскаленный и обжигающий, как огонь. В переводе с арабского языка слово «самум» значит «отравляющий», «убивающий все живое». Бедуины Аравии называют его «ядом пустыни». Особенность самума в том, что он проносится над землей, передвигая с собой в воздухе горы песка. Между поверхностью земли и покрывалом самума над ней остается нетронутым небольшое пространство. Оно-то и становится убежищем и для человека, и для животного. Бедуин, заметив надвигающийся на него самум, ложится на землю, лицом вниз, и, с головой укрывшись биштом, шерстяной мужской накидкой, прячется за тело укладывающегося рядом с ним верблюда. Если верблюд бредет по пустыне один, то, будучи застигнутым самумом, порой, и не ложится вовсе, а, широко расставив лапы, опускает морду на землю, закрывает глаза и приводит в действие имеющиеся у него на такой случай, созданные природой, специальные защитные ушные и ноздревые перепонки.

Двойной портрет: бедуин и Аравия. Каждый бедуин — араб, утверждал в своей увлекательной книге «Приключения среди арабов» американский миссионер Арчибальд Фордер, но не всякий араб — бедуин. А. Фордер знал, о чем говорил. Много лет он прожил в Палестине. Дважды (1899, 1900) пытался попасть в Неджд, побывать в Хаиле и Хиджазе, повстречаться с Ибн Рашидом и Ибн Саудом, лидерами двух враждовавших за власть в Неджде знатных семейно-родовых кланов.

Время в Аравии, отмечал он, арабы не ставят ни в грош. Дни там — долгие и жаркие, жизнь — простая и размеренная. Никто никуда не торопится. «Бог дал, Бог взял, — часто приговаривают аравийцы. — Спеши, не спиши, что предначертано судьбой, то и сбудется». Предотвратить того, что предначертано судьбой невозможно, полагают они; Волю Аллаха изменить нельзя! Отсюда, по-видимому, и популярная среди них присказка-поговорка, сообщал своим читателям А. Фордер, гласящая: «Не спеши сразу браться за то, что можно сделать завтра». Наслаждайся дарованным тебе беззаботным днем.

Жилище жителя пустыни, каким его видел А. Фордер, не изменилось, по его выражению, со времен Кедара, «отца бедуинов», одного из 12 сыновей Исма’ила, прародителя племен Северной Аравии. Могучий Нибайджус, первый сын Исма’ила, обосновался сначала в пещерах, в которых проживали прежде «арабы потерянные», первые обитатели Аравии из легендарного племени самуд. Затем построил, в ближайших к пещерам землях, каменные дома и заложил поселения. Брат же его, Кедар, рожденный после него, удалился в пустыню, и дал начало племенам кочевников (63). И сегодня бедуины Северной Аравии, упоминая в разговоре о чем-либо темного цвета, грозового облака, скажем, над головой, молвят, что оно «такое же темное, как шатры Кедара».

Бедуины, подчеркивал А. Фордер, гордятся чистотой своей крови и знают, что многие их них, в отличие от горожан, «смешавшихся с чужаками», принадлежат к «чистым арабам», ведущим родословную от Кахтана, библейского Иоктана, потомка Ноя. Согласно преданиям арабов Аравии, у Кахтана было 13 сыновей. Так вот, тот из аравийцев, коллективная память рода которого сохранила и донесла до наших дней сведения о генеалогическом древе рода, по которому можно проследить его до Кахтана,

имеет право говорить о себе, что он — дальний потомок народа ал-’араб, то есть араб чистых кровей.

«Жители шатров», бедуины, писал А. Фордер, считают, что они — лучшие из обитателей «Острова арабов», так как абсолютно свободны и не стеснены ничем. Подчинены только обычаям и законам пустыни, традициям своего племени, да приказам выбранных ими шейхов. «Жителей стен», горожан, всех тех, кто ведет оседлый образ жизни, они кличут «лишенцами». Иными словами, людьми, лишенными счастья свободного и здорового образа жизни в пустыне; людьми, стесненными в передвижении каменными стенами своих поселений.

В отношении врагов бедуины вероломны и жестоки, в отношении соплеменников и друзей — надежны и добры, свидетельствовал А. Фордер, ссылаясь на свои знания об арабах Аравии. Завоевав доверие кочевника-аравийца, чужеземец обретал в его лице верного друга на всю оставшуюся жизнь (64).

Бедуины любят своих детей, отмечал А. Фордер; добры к ним и внимательны; мальчиков просто обожают. Появление первого сына в семье — событие для араба не только радостное, но и важное. Притом настолько, что отражается даже на имени отца. Когда в семье бедуина рождается мальчик-первенец, то соплеменники начинают уважительно величать отца малыша, более того, на протяжении всей оставшейся жизни, не только именем, полученным им при рождении, но и приставкой к нему, состоящей из слов «отец такого-то», отец ’Абдаллаха, к примеру. И обращаются к нему уже не просто по имени, скажем, Исма’ил, а Исма’ил Абу ’Абдаллах, что значит — Исма’ил отец ’Абдаллаха.

Тельце ребенка, рожденного в пустыне, и сегодня, порой, обтирают тряпкой, смоченной уриной верблюдицы; и присыпают пудрой, заблаговременно приготовленной из растолченных в порошок косточек фиников и коры финиковой пальмы. Веки малыша (мальчика и девочки) непременно обводят черной женской краской для ресниц, а руки пеленают. На голову надевают специальный чепчик, скроенный из легкой ткани, с пришитыми к нему, спереди, несколькими бусинками синего цвета — дабы уберечь новорожденного от «очей шайтана». Случается, что и в наше время к такому чепчику прикрепляют еще и амулет-оберег тамима. Представляет он собой небольшой кожаный мешочек с вложенным в него, написанным на бумаге, одним из стихов (айатов) из Корана. В прошлом ребенок носил его до тех пор, пока не подрастал и не начинал ходить (65).

У бедуинок бытовало в старину поверье, что если на новорожденного посмотрит чужеземец, то ребенок может заболеть. Поэтому малышей в становищах кочевников, где оказывались чужеземцы, от глаз их скрывали.

В день наречения ребенка именем (на седьмой день после рождения) в племенах, обитающих в пустыне, как и прежде, режут овцу или барана. Во времена джахилийи, то есть язычества, кровь животного, забитого по этому случаю, приносили в жертву идолу племени. Мясо съедали за вечерней трапезой. Перед тем как произнести имя ребенка, — состригали волосы на его голове (обряд ал-’акика); и по весу волос раздавали милостыню бедным. На руку или на шею новорожденного — сразу же после наречения его именем — надевали амулеты-обереги.

В эпоху Пророка Мухаммада, сообщают историки ислама, в семьях асхабов (сподвижников Мухаммада), проживавших в Медине, существовал обычай ат-тахник, другими словами — «обряд вложения в рот» (от арабского слова «ханак» — «рот»). Заключался он в том, что новорожденного приносили к Пророку и просили, чтобы Посланник Аллаха совершил обряд ханак, то есть разжевал финик и положил его в рот ребенка. После чего малыша нарекали именем (66).