Арарат
Шрифт:
— Вот и Алла это говорила. А я ничего не умею делать! Мой Павло иногда шутил, что я, кроме крепдешинов и фасонов туфель, ни о чем не умею говорить. А теперь все иначе: Оксана, храни тайну, Оксана, говори с одним так, а с другим этак! Совсем у меня голова закружилась!
— От людей близких не стоит и нельзя хранить тайны. Ну, а эти, — Асканаз с отвращением махнул рукой, — это же не люди… Дорогая Оксана, вся наша страна ведет борьбу не на жизнь, а на смерть. И здесь, в тылу, у нас есть тысячи таких бесстрашных советских людей,
Оксана вздрогнула, у нее невольно вырвалось:
— Откуда ты знаешь, что Алла…
— Она писала об этом в одном из писем Денисову…
Лицо Оксаны просветлело. Теперь для нее все стало ясно. Она поняла теперь, что ей незачем скрываться от Асканаза.
— Единственное мое утешение — это Алла, я понимаю, что надо брать с нее пример… За это время я видела ее всего один раз и то ночью. А когда я вижу ее или только слышу о ней, я чувствую какую-то уверенность, верю, что фашисты не могут долго продержаться, что будем мы жить по-прежнему! Вот и сейчас ты здесь, поэтому я воспрянула духом. Спасибо тебе за это, дорогой! Но ведь ты должен уйти… И снова одиночество, та же тревога, та же неопределенность…
— Дорогая Оксана, твердо помни только одно: все это временно, и наберись мужества. Будь осторожна, никакого доверия ни фашистам, ни людям, которые служат у них!
— Еще раз спасибо тебе, Асканаз, хоть немного отлегло от сердца. Я все силы приложу, чтобы помогать Алле. Пускай она только скажет, что я могу для нее сделать, я сделаю все, все… Ты сказал, что тебе необходимо встретиться с Аллой. Я завтра жду человека от нее. Да, непременно нужно сказать ему относительно Василия Власовича! Алла мне не открывает, где она находится, она поддерживает связь со мной через других людей… И это очень хорошо, я и сама не хочу знать многого. Ты тоже не говори мне, по какому делу хочешь встретиться с Аллой: говорить мне об этом не к чему…
Асканаз понимал, что Оксана жаждет выговориться. По-видимому, ей не часто приходилось встречаться с людьми.
— Но если не удастся вылечить Аллочку… Погоди, я слышу какой-то шум… Ой, я боюсь за тебя, Асканаз Аракелович!
Асканаз насторожился. Послышался негромкий стук в оконце. Асканаз повернулся к Оксане и спокойно сказал:
— Это сигналят мне. Итак, никому не рассказывай о нашей встрече.
Своим условным стуком Остужко давал знать Асканазу, что надо торопиться.
— Ты ждешь кого-нибудь ночью, Оксана? — спросил Асканаз.
— О, боже мой, кого же мне ждать? Я с ужасом думаю о том, что могут ворваться опять фашисты! Слышишь, кто-то царапается в дверь… быть может, Василий Власович?
— А ну, спроси, кто там?
Оксана колеблющимися шагами подошла к двери, прислушалась.
— Оксана, милая, открой… это я… — послышался тихий шепот из-за двери.
Лицо Оксаны выразило одновременно и радость и страх… Одной рукой она схватилась за Асканаза, словно для того, чтобы удержаться на ногах, а другой повернула
В комнату проскользнула худенькая девушка в насквозь промокшей одежде. Она с плачем кинулась в объятия Оксаны. Лицо девушки было бледно, глаза ввалились. Но Асканаз все же узнал ее, и голос его дрогнул от жалости:
— Марфуша, ты?!
— Спасите меня, Асканаз Аракелович, — с плачем проговорила Марфуша. — Я с семью девушками сегодня бежала от н и х, — узнали мы, что утром хотят нас в Германию угнать. Может, уже ищут нас!.. Мне нельзя здесь долго оставаться, я и Оксану под беду подведу. Берегитесь и вы, как бы и вас не захватили! Ах, сколько нам пришлось вынести!.. — и Марфуша не могла сдержать рыданий.
Асканаз, оставив Марфушу у Оксаны, вышел на улицу. Тотчас от стены дома отделилась тень и подошла к нему. Это был Остужко.
— Скоро выйду. Тут с девушкой одной беда… — сказал ему Асканаз.
— Хотя документы у нас в порядке, но лучше поторопиться, товарищ комиссар.
— А если придется возвращаться втроем?
— Рискованно, товарищ комиссар. Пусть этот третий переждет где-нибудь до завтра.
Остужко не досказал своей мысли. Разведчик думал о том, что отвечает за безопасность комиссара и не имеет права подвергать риску его жизнь.
Молча кивнув ему, Асканаз вернулся в комнату. Оксана уговаривала Марфушу что-нибудь поесть. Но та не соглашалась, хотя и была голодна. Подойдя на цыпочках к детям, спавшим крепким сном, она осторожно поцеловала их, потом направилась к двери, но остановилась и снова жалобно заговорила:
— Бога ради, помогите мне, Асканаз Аракелович! Я не могу больше видеть этого Шульца, я не хочу ехать в Германию! Ведь вы же партизан, не правда ли? Так помогите мне! Оксана, проси и ты за меня…
— Значит, ты твердо решила бежать, Марфуша? — спросил он.
— Ой, не могу я оставаться у них! И Оксану не хочу подводить… Что же мне делать? Посоветуйте мне.
— Они обязательно кинутся искать тебя и остальных! — подтвердил Асканаз. — И для Оксаны нехорошо, если тебя застанут здесь. А ну, Оксана, подумаем, где можно до завтра спрятать Марфушу?
Оксана и Марфуша задумались. И вдруг Марфуша встрепенулась, на лице ее мелькнула улыбка.
— А что, если пойти к бабке Агриппине, Оксана?
— Ну что ж, и живет-то она недалеко. На этой же улице.
— Вот, вот! Она совсем одинокая. Вряд ли кто заподозрит семидесятилетнюю старушку.
— Правильно! — воскликнула Оксана. — Вчера только я заглядывала к ней. Она немного туга на ухо, а перед фашистами притворяется вовсе глухой. И знаешь, что она мне сказала? Говорит: «Когда спать ложусь, никогда двери не запираю: если тихонько постучатся, не услышу, а может, постучатся такие, которым не с руки будет громко стучать». Она о тебе спрашивала, и я все ей рассказала. Иди прямо к ней! А завтра… раз Асканаз Аракелович обещает, значит исполнит.