Арбалетчики князя Всеслава
Шрифт:
— А иберы? Гребут их амбиции и обиды Гельвия? Чего ж не вломить ему сейчас, когда он на всё хрен забил?
— Они тоже ждут результатов.
— А им-то с хрена ли их ждать?
— А смотря кого назначат. Помнишь, Ремд разжёвывал? Если сципионовского кого-то — нехрен и воевать, добазарятся с ним и так. Если катоновского опять — тогда да, пойдёт мясорубка по новой. Но надеются на назначение сципионовского — катоновский-то облажался.
— Стоп, Макс, ты что-то путаешь, — вмешалась вдруг Юлька, — Какие назначения? Ты же
— Ну да, о преторах. А что не так-то?
— Так их же не назначают, а выбирают на Собрании, как и консулов — я у Тита Ливия «Историю Рима» читала, и этот момент как-то запомнился. Он там про каждый следующий год начинал повествование с выборов консулов и преторов. Потом они, если не было особого решения Собрания, провинции между собой сами распределяли — или договаривались, или по жребию, как получалось.
— Ну, значит, Ремд нам упрощённо объяснял.
— Нихренассе — упрощённо?! Ну ты, Макс, даёшь! Это же принципиальная разница!
— Да ладно тебе! Ты же не хуже меня знаешь, что нынешние римляне — народ крестьянский. Колхозники, если нашим современным языком говорить. Что они понимают в той политике? Это ведь только на кухне за рюмкой чая каждый из нас гениальный политик — ага, непризнанный только. А если не на кухне, если всерьёз? Вот собираются эти колхозники на Собрание чего-то там решать — а что решать-то? Ты сама-то веришь в то, что они САМИ разрабатывают проекты выносимых на голосование решений?
— Ну, кто-то же разрабатывает…
— Да не кто-то, а в основном тот же сенат и те же правительственные шишки. Что предложат и как сформулируют — так и будет на голосование вынесено. А колхозникам разбираться некогда, им проще проголосовать за то, что знающие вопрос люди предложили. Так что фактически, считай, это замаскированное под выборы назначение. Не всегда, конечно, но частенько. Предложат сципионовских — будут сципионовские, предложат катоновских — будут они.
— Насчёт сципионовских я въехал, а катоновские — что за звиздобратия? — не понял Серёга.
— Ставленники Катона, сенатора, — пояснил я.
— Это какой из Катонов? — спросила меня Юлька.
— Тебе виднее, раз ты ливиевскую «Историю Рима» штудировала — я-то ведь у него только «Войну с Ганнибалом» осилил.
— А я не запомнила. Так который?
— А я откуда знаю? Знаю, что был Старший и был Младший, но вот который он из них…
— Да я не про это. ТОТ или нет?
— Ага, он самый, Марк Порций…
— Он самый — это который? — спросил Володя.
— Очень известный и влиятельный сенатор, — принялась просвещать его наша доморощенная «историчка», — Борец против роскоши и безнравственности, за бережливость и старые добрые порядки, за честность…
— Ох и попали же римляне, гы-гы! — хохотнул Серёга — Покажет он им мать Кузьмы!
— Не одним только им, — буркнул я, — Этот долботрах её всем покажет.
— А
— Это ТОТ САМЫЙ Катон.
— Который — тот самый?
— Который «Карфаген должен быть разрушен»…
Даже у нашего испанца вырвалась не его обычная «Каррамба!», а наша универсальная «Мыылять!» А что ж тут ещё скажешь?
— Так нескоро же ещё, вроде, — проговорил Володя, — Он сам-то хоть знает, что он — тот самый?
— Сейчас — вряд ли. Но нам-то не один ли хрен? Педантом и долботрахом он был по жизни…
— Что вы всё о фигне какой-то? — возмутилась Наташка, — Подумаешь — Катон! Плевать на него — мы плывём в Гадес! Радоваться надо, что всё так удачно получилось!
— Ага, особенно для одного любителя малолеток! — съязвила Юлька.
Хотя насчёт малолеток можно было бы с ней и поспорить, и весьма аргументированно, учитывая турдетанские обычаи, но к чему опускаться до обезьяньего уровня? В главном-то они обе правы — получилось всё удачно. И — таки да, особенно для меня…
Когда отец Нирула узнал, как славно устроены теперь дела его сына, он наотрез отказался брать с меня деньги за боеприпасы, да ещё и был страшно расстроен тем, что у меня уже есть новый меч, да такой, что даже ему не выковать для меня лучшего. Он всё порывался подарить мне хоть что-то из воинского снаряжения и сокрушался по поводу того, что у меня всё есть. Зачем-то даже мерку с меня снимал — я так и не понял, для чего. Да какая разница — главное ведь разве это? Главное — то, что если судьба снова занесёт меня в Кордубу — в ней найдутся люди, на которых я смогу положиться. Плохо ли для чужака-иноземца? На устроенной кузнецом по поводу немедленно состоявшейся помолвки сына пирушке порадовал меня и отец-командир:
— Ты научился заводить настоящих друзей, Максим, и это хорошее дело. Ты вообще многому научился.
— Под твоим началом, почтенный.
— Тордул. Для тебя — просто Тордул.
Оба его ветерана переглянулись, затем взглянули на меня и молча кивнули. Я уже знал, что это означает. В хорошем отряде все стоят друг за друга, и за своего вступятся всегда, но не против воли нанимателя, которая священна и превыше всего. Тут, кажется, наклёвывалось нечто большее. Вслух никто ничего не сказал, но по взглядам я понял, что приобрёл дружбу, никак не связанную с волей нанимателя. Параллельную и независимую, скажем так. Поди хреново?
Ремд наградил меня по-царски.
— Хороший дом где-нибудь в Афинах можно купить за тридцать мин, — сказал он мне, — Это три тысячи драхм или полторы тысячи шекелей. Или сто статеров, если считать золотом. Я даю тебе две сотни статеров. Ты сможешь купить в Гадесе очень хороший дом и хорошо обставить его, и у тебя останется ещё достаточно для вложения в хорошее прибыльное дело.
— Да вознаградят тебя боги, досточтимый! — поклонился я. Сотни статеров я ожидал, на полторы надеялся, но о двух и не помышлял.