Арбатская излучина
Шрифт:
Он представил себе все очень точно. И эту с «конусом» — в центре вечера. Так сказать, «групповой портрет с дамой»…
Чурин стал прощаться. На предложение вызвать машину отмахнулся:
— Я попросту — троллейбусом.
Когда он вышел за ограду бульвара, уже началось оживление часа пик. Он решил пройти пешком до метро. И здесь уже дал волю своим мыслям.
Беда в том, что душа у него осталась молодой. В каком-то отношении даже более молодой, чем в пору его физической молодости. И желания его обуревали молодые. Сверстники жили интересами работы и детей. Свободное время убивалось телевизором или преферансом. Юрий Николаевич умел высвобождать время для себя при всей своей занятости. Куда его тянуло? На рыбалку — не пассивную над лункой или на бережку, нет! Он
Он радовался своей свободе, легкости, ощущению здоровья, одиночеству. Ужасно никогда, ни на минуту не оставаться одному. Он умел наслаждаться своим собственным обществом: право, он мог вовсе не скучать наедине с самим собой.
В эту пору ему не нужна была жена Валя, его любимая жена, любимая неизменно — в смысле «постоянно», только так, потому что он конечно же изменял ей. В нем копились такие жизненные силы, а Валя была суховата, слишком сосредоточенна, слишком много размышляла над вещами, по его мнению вовсе не требующими этого. И никто ему в летних его скитаниях не был нужен…
Но сейчас… Сейчас он представлял себе прелестное молодое существо. Представил все-все, что могло ему сулить их общение.
И даже остановился вдруг, так бешено и радостно забилось сердце. Хорошо иметь цель! У него была достойная цель. И никаких сомнений в ее достижении.
Это была удачная мысль: свободный, насыщенный фактами доклад… Нет, это даже не доклад, это рассказ о виденном. И перечувствованном. Потому что виденное никогда не оставляло его спокойным.
И вовсе не обязательно ограничивать себя утилитарной задачей: бульвары, скверы — это, конечно, значительная, но все же деталь городского пейзажа. А лицо города? Лицо, выдающее яснее, чем лицо человека, его характер. Он расскажет о городе, его прошлом и его перспективах…
Он сможет сделать это образно, увлекательно. Он представил себе, как начнет. Не стандартно. Без всяких там вводных слов. Просто… Он это умел. Он всегда был хорошим рассказчиком. У него как-то ничего не пропадало! Все запоминалось. Нет, пожалуй, не все… Но то, что можно было пустить в ход. Для чего? Ну, для того, чтобы заинтересовать слушателей. И еще: для того, чтобы составить у них правильное представление о нем, Юрии Чурине.
Ведь он, Чурин, — человек простой, ясный, без всяких там темных углов в душе. И тем более — в биографии. Да ведь он, можно сказать, и человеком-то сделался при обстоятельствах чрезвычайных. Поскольку совсем мальчишкой уже вошел в войну! И хоть мальчишкой — сразу попался на глаза начальству и смог это использовать. Нет, не за тем, чтобы за чужие спины прятаться, отираться во вторых эшелонах. Вовсе нет! Напротив, чтобы быть впереди. «Передовая» — это слово его загипнотизировало, как только он его услышал впервые. От проезжавшего через их город, тогда тыловой, соседского сына. Передовая! Защитного цвета шпала в петлице! Пистолет ТТ на поясе. Красная звезда на рукаве: политрук возвращался «к себе, на передовую»!
Это были люди первого сорта, те, кто на передовой. Еще лучше звучало: «На переднем крае». Юрий любил во всем быть первым и умел это.
Он был так нацелен с самого детства. Потому что именно с ним связывались надежды семьи: отца,
Несчастный случай, сделавший его инвалидом, разрушив физически, надорвал его и духовно. В своей желчности, в обиде на весь мир, только на сына надеялся он, связывая с ним честолюбивые надежды. А мать? Которая была много моложе мужа и, как рано понял Юрий, пошла за него, чтобы выкарабкаться из серенького существования в родной слободке, воспарить, занять свое место на том звездном поле, где звездой первой величины казался ей немолодой, но уж какой эффектный и барственный главный архитектор Чурин!
Его крах стал и ее крахом. А единственным сыном среди трех девчонок — что с них возьмешь? — был он, Юрий. Воспитанный жестко, без баловства, твердо усвоил, что плестись где-то в хвосте — не его удел. И старался. Сначала смутно, а потом все яснее понимая, что несет в себе росток какого-то реванша за несбыточные надежды родителей.
И когда их не стало, посеянное в нем уже укоренилось прочно. И прошло пору цветения. И вступило в пору плодоносную.
Может быть, легко ему далось его теперешнее положение? Как бы не так! Сколько уколов самолюбия, сколько раз надо было, проглотив язык, выслушивать разносы начальства, сколько приспособляться, скольким поступаться!
Да, боже мой! Даже Валя ему досталась совсем непросто. А ведь он любил ее, любил искренне! То есть почему «любил»? И любит. И конечно, тут ему пришлось идти к цели не совсем прямым путем — он это сознавал. Но кто сказал, что есть только один путь к цели? И оказался прав-то он! Была бы Валя счастлива с Иваном, к которому — она ведь все ему рассказала — собственно, бросил ее просто случай? Чего добился в жизни Иван? Да, тогда, когда Юрий рвался на фронт, он уже не то что понимал — нет, до понимания он тогда еще не дорос! — но уже почуял, что от того, как покажет себя человек на такой войне, зависит вся его дальнейшая судьба.
Когда он стал настоящим фронтовиком, у него сильнее, чем у других, проявилось ощущение своей значительности. И он хорошо помнит, как однажды сцепился с Иваном именно но этому поводу. Иван упрекал его во «фронтовом фетишизме», в том, что у него, Юрия, нет понимания подвига тыла в этой войне, нет чувства связанности с тылом. Что он даже презирает тех, кто «не нюхал фронта», хотя вовсе не по своей вине…
Это был не отвлеченный спор: Иван вернулся из отпуска, и его просто распирало от того, что он увидел где-то там, за Уралом. На заводе, где дети и женщины… Ну, это все было ему, Юрию, известно. Но в атаку ходили все-таки они, немецкие шестиствольные минометы — как раз они тогда появились — били не там, за Уралом… А ратный труд — это же все-таки и труд тоже!
Спор, в общем, был — наивным. Но вот поди ж ты!
Он, Юрий, сразу после победы демобилизовался. И не погнушался начать жизнь заново: сесть за студенческую скамью. Правда, ученье пришлось совмещать с работой. А работу он получил сразу солидную — благодаря протекции бывшего своего командира полка, который ценил Юрия Чурина, всегда желавшего и умевшего быть первым.
Армия учит не только военному мастерству — это Юрий оценил правильно, — она воспитывает организаторов, умелых распорядителей человеческими массами в том или другом масштабе: не только комдив, и командир роты, и даже старшина — организаторы.
Может быть, поэтому и преуспел Юрий на новом поприще, что прошел от самого низу армейскую школу.
А что ж Иван Дробитько? Так восхвалявший подвиг тыла… Угодил еще и на восток. Ну это хорошо: разгром Квантунской армии, — к сожалению, эта доблестная страница еще как-то остается в тени. Он-то, Юрий, знал, какие кровопролитные бои разыгрались в небольшой отрезок времени до капитуляции Японии. Жестокая, тем более жестокая война, что в дело в основном пошли уже отвоевавшиеся на западе наши войска. И все же был сокрушительный напор, ураган, сметавший всех этих камикадзе, воздушных и наземных смертников, пронесшийся по желтым дорогам Маньчжурии до древней ее столицы.