Аргентина: Кейдж
Шрифт:
— Прощайте!
Синеглазая девушка, сбросив шинель, отбежала в сторону, к близкой еловой опушке.
— Простите меня! Я не хотела, чтобы так! Отомар, прости!.. Взметнула вверх руки — исчезла в упавшем со стальных небес ослепительно-белом луче, уносясь к серой тверди. Анна Фогель посмотрела на мужчину — и отогнала стоящую рядом Смерть, свою сестру.
— Отомар... О-то-мар!..
А потом удивилась:
— Знаешь, ног не чувствую. Совсем...
Стальное небо дрогнуло — и упало, распластав по земле.
Глава 12, она же Эпилог
А. То, что было
1
...Нас не тешат птичьи свисты, здесь лишь топь да мокрый луг, да молчащий лес безлистый, как забор, торчит вокруг.
Бергермор, «болотный концлагерь», один из самых первых, основанный личным приказом Германа Геринга, гордился своими традициями. Их не счесть, от идеально ровного строя заключенных до ухоженных цветочных клумб возле низких кирпичных бараков. Но более всего — формой. В Дахау и особенно в недавно открытом Бухенвальде новоприбывших начали одевать в полосатые робы, словно в немом американском кино. В Бергерморе над этим смеялись. Здесь все, как в самом-самом начале — зеленые мундиры, зеленые брюки-галифе, зеленые фуражки с твердым черным козырьком. Заключенные носили полицейскую форму, старую, еще середины 20-х. Ее, невостребованную и списанную за ненадобностью, конфисковали на одном из складов в Мюнхене. Это очень нравилось охранникам, многие из которых в прежние годы отрастили на «зеленых» большой зуб. Мундиры рвались, ломались козырьки, но администрация неведомыми путями пополняла убывающий запас.
— Равняйсь! Смир-р-рно!..
Болотный солдат Харальд Пейпер, начальник штаба Германского сопротивления, стоял в зеленом строю — один из многих, неотличимый, впаянный в ряды. Идеально чистый мундир (за этим следили особо), фуражка, сдвинутая чуть назад, к стриженому затылку, тяжелые ботинки без шнурков, лопата на плече.
Утро, развод на работы, привычный напутственный лай дежурного «фюрера».
— Внимание! Внимание!..
Сын колдуна не слушал, помня начальственную мудрость до буквы, словно заклинание из книги «Корактор». Запрещалось абсолютно все, за любое нарушение полагалась...
— Экзекуция!.. Повторяю! Эк-зе-ку-ция!..
Этим хмурым ноябрьским утром «фюрер» лаял особенно громко и зло. То ли с похмелья, то ли в карты проиграл. В охране Бергермора служили худшие из СС, подонки, сами чудом не угодившие в зеленый строй. А вот заключенных подбирали особых. Дахау начинал с мюнхенских бездомных и попавшихся на мелком воровстве цыган — задумка очень неглупая, добрые немцы ничуть против такого не возражали. Сюда же, в самое сердце болот, отправляли настоящих врагов — «красный» рабочий актив и «черных» гвардейцев Штрассера. Потому и охрана лютовала в меру. Бойцы Красного и Черного фронтов могли ответить...
— Петь в строю категорически запрещено! Повторяю...
Пейпер не удержался, хмыкнул и, понадеявшись, что стоящий рядом «эсэсман» не заметит, легко толкнул локтем соседа по строю. Каждое утро — одно и то же, причем с совершенно предсказуемым результатом. Сосед понял, еле заметно кивнув, но и «эсэсман», плечистый курносый детина, был начеку. Нахмурился грозно — и внезапно подмигнул.
— Шаго-о-ом марш!..
Подошвы ударили в холодную серую землю, колыхнулись ряды лопат. Солдат болотных рота, с лопатами в болота — идем!..
— Раз-два, раз-два, равнение держать!..
Харальд Пейпер, бывший гауптштурмфюрер СС, бывший «старый боец» с золотым партийным значком, бывший сотрудник «стапо», бывший югенбудовец, бывший, бывший, бывший — был совершенно спокоен. Ингрид, товарищ Вальтер Эйгер, на свободе, действует — как и те, неизвестные, кто за эти недели успел примкнуть к Германскому сопротивлению. О них уже писали, сообщали в новостях, шептались по баракам и по курилкам охраны. Значит, не зря!
— Раз-два, раз-два!..
Харальд
...Три-четыре!
Нас не тешат птичьи свисты, Здесь лишь топь да мокрый луг, Да молчащий лес безлистый, Как забор, торчит вокруг. Солдат болотных рота, С лопатами в болота — идем...Все сразу, слаженно, в единый мощный голос. Спелись! Колонна загустела, слилась воедино, наполняясь самой опасной силой — силой последнего отчаяния, когда даже страх смерти — позади. Раз-два, раз-два!.. Три-четыре!..
Поутру идут колонны, На работу в злую топь, И сердца у заключенных Выбивают глухо дробь...Шагавший во главе строя «фюрер» делал вид, что ничего не слышит. А может, и сам пел. «Эсэсманы» Бергермора всерьез обижались, когда кто-нибудь называл «Болотных солдат» песней заключенных. Теперь это их песня тоже! Запрещай, не запрещай... Козел (гори он в Преисподней!) требовал закрыть строптивый концлагерь, но где-то на самом-самом верху не решились. Пусть уж лучше поют!
Топь, болото, торф проклятый — Здесь и птица не живет. Мы — болотные солдаты Осушители болот.Болотный солдат Харальд Пейпер начинал очередной круг своего личного Ада. День за днем, неделя за неделей, без праздников и выходных. Подъем в сером сумраке, чистка зеленых мундиров (не дай господь, пятнышко!), построение, марш на болото, мокрый торф, на обед — вареная брюква. Он здесь — навсегда, во всяком случае, так решил трибунал. Судили не за подполье, не за взорванную Рейхсканцелярию, даже не за позабытого всеми Хуппенкотена — за дезертирство. Но и этого вполне хватило. Навечно, как у Данте в книге первой!
Сын колдуна, поймав зрачками красную закатную Луну, оскалился по-волчьи. Навечно? Еще поглядим!
— Раз-два, раз-два!..
Не томись тоской бесплодной, Ведь не вечен снег зимы, Будет родина свободной, Будем с ней свободны мы! Болотные солдаты, Идем среди проклятых — болот...