Архимед Вовки Грушина
Шрифт:
Я не очень унывал в обозе. Не всякому мальчишке поручают такое ответственное дело, как управление лошадью! Я сделал себе из газеты огромную шапку, которая хорошо защищала от солнца, и работал не покладая рук: тянул лошадь под уздцы, кормил ее на ходу пучками травы, отгонял от нее хворостиной мух, осматривал колеса телеги, которые страшно вихлялись. Словом — не скучал. Зато поварихи совсем скисли.
Ирина злыми глазами смотрела на лошадиные уши, Зушка покусывала кончик косы… И обе молчали.
Целую неделю
Вечером накануне похода лагерь выстроился на линейке, и старший вожатый Сергей прочел приказ: такие-то назначались в разведку, такие-то связистами, такие-то санитарами.
— С командой идет обоз в составе одной подводы. Возницей назначается Митя Чижов, старшим поваром — Ира Аникина, ее помощницей — Зюлейка Ибрагимова.
На линейке тихонько засмеялись.
— Стряпухи! — крикнул кто-то.
Ира подняла руку и попросила слова:
— Почему именно меня назначают в обоз?
Сергей сказал, что он мог бы не отвечать на подобные вопросы, потому что приказ командира обсуждать не полагается, но что он, так и быть, ответит:
— В обоз назначили вас троих как самых боевых и расторопных ребят. От вас зависит успех похода. Не будет вовремя готов обед, ужин, завтрак — не сможем мы и продолжать поход.
На линейке перестали смеяться. Даже выступил Леша Лавочкин и спросил, почему его, в таком случае, не назначили в обоз. Поварихи одумались и в один голос закричали, что они согласны.
Весь вечер они принимали от завхоза лагеря всякие продукты, кухонную утварь и очень заважничали оттого, что легли спать позже всех.
Утром после завтрака пионеры, все в белых рубашках и синих трусах, под барабанную дробь выступили в поход, а за ними поплелась наша телега, которая визжала и ныла, словно была живая и у нее что-то болело.
Настроение у поварих быстро начало портиться. Лошадь наша плелась, как черепаха. Ира и Зушка то шли рядом с телегой, то забирались на нее и ехали, стоя на коленях, стараясь разглядеть, что делается впереди. А там то и дело случались всякие интересные события.
Проходя по перелеску, мы заметили, что пионеры вдруг разбежались в стороны от дороги и пошли двумя цепочками под деревьями. Мы поняли, что они прячутся от «вражеского самолета». Нам тоже захотелось спрятаться, но вдоль дороги тянулись глубокие канавы, и свернуть было некуда.
Потом, когда мы выехали на большой луг, пионеры неожиданно исчезли, словно сквозь землю провалились. Впереди послышалось тарахтенье деревянных трещоток, которые служили у нас пулеметами. Обе поварихи вытянули шеи.
— Залегли! — сказала Ира.
— Они атаку кавалерии отбивают! — сказала Зушка.
Тут обе напустились на меня:
— Хватит тебе цацкаться с лошадью! Погоняй!
— Лошадь не автомобиль, чтобы гнать да гнать! Запрягайтесь сами и скачите хоть галопом.
Было два привала, во время которых мы присоединялись к остальным ребятам. Да только лучше бы обошлось без этого. Мне прямо жалко было поварих, когда ребята подшучивали над «кашеварами» или рассказывали им о своих подвигах. Ирина и Зушка несколько раз просили вожатого Сергея позволить им хотя бы на марше итти с колонной, но он сказал:
— Телега отстает. При телеге все время должны находиться люди. Неровен час, что-нибудь с ней случится, и Митя не справится один.
Вскоре после второго привала мы так отстали от колонны, что совсем не видели ее. Поварихи больше не торопили меня и сидели на возу притихшие, унылые. Я тоже умаялся. Все молчали. Только и было слышно, как стрекочут кузнечики, скрипит телега да ступает лошаденка по дорожной пыли.
Но вот дорога свернула к лесу, в котором мы должны были обедать. И тут между поварихами начался разговор. Они говорили очень тихо, но я все-таки расслышал кое-что и сильно встревожился.
Начала разговор старшая повариха:
— Небось, Таська Лапина совсем бегать не умеет, а ее связистом назначили.
Зушка не ответила.
— Завтра большая военная игра. Настоящие окопы будут рыть, а ты возись с кастрюльками! Небось, Таська Лапина получше нас с тобой готовит.
Зушка вздохнула, подняла глаза и задумчиво сказала:
— Если мы испортим кашу, нас прогонят из поваров.
Ирка быстро повернулась и уставилась на Зюлейку:
— Как это — испортим кашу?
Зюлейка продолжала разглядывать облака.
— Я не знаю, сколько нужно класть крупы на ведро воды. Может быть, один килограмм, а может быть, и пять.
— Прекрасно знаешь: три литра на кило. Ну, дальше?
— И если не мешать кашу, то она подгорит.
— Ну?
Зюлейка вздохнула:
— И если в кашу положить слишком много соли…
Ира скосила на нее серые глазищи и, наверное, не меньше минуты молчала. Потом она вдруг спрыгнула с телеги и заговорила громко, отрывисто:
— Ты брось эти штучки! Слышишь? Зушка, ты это брось!
У меня отлегло от сердца.
Мы вошли в лес. Справа от дороги на большой поляне расположились пионеры. Уже горел большой костер. Одни ребята болтали, лежа на траве, другие перебрасывались волейбольным мячом, но все, увидев нас, сбежались к телеге и окружили ее, словно мы собирались давать представление.
Я распряг клячу, пустил ее пастись. Старшие ребята помогли Ирине и Зушке установить над огнем котел, натаскали воды из ручья. Поварихи засыпали пшенную крупу и положили соли. Я с тревогой следил за тем, как они это делают. Уж больно злое было у Ирки лицо. Но они все сделали по правилам.