Архимед Вовки Грушина
Шрифт:
— Фугаска брякнула недалеко, — отметил Миша.
Спичка погасла. Шаркая ногами по кафельному полу, ребята добрались до одной из дверей. Лева долго нащупывал кнопку звонка. Нащупав, осторожно ткнул в нее пальцем. Никто не выходил отпирать. Миша проворчал:
— Звонишь ты как-то по-чудному. Пусти!
Громкий, продолжительный звонок задребезжал за дверью. Ребята услышали быстрые шаги и встревоженный, хрипловатый спросонок голос:
— Кто? Что случилось?.. Кто?
Дверь открылась. Яркий свет вырвался на площадку. — У порога стоял высокий человек с седыми волосами и очками на носу, без пиджака.
Миша отважно спросил:
— У вас пустые бутылки есть?
Человек поправил очки, посмотрел на ребят и вдруг громко выпалил:
— Безобразие! Хулиганы!
Дверь с треском захлопнулась.
Постояв немного в нерешительности, мальчики подошли к другой двери и снова нащупали кнопку.
Дверь, заложенная на цепочку, тихо приоткрылась. Какая-то женщина негромко, очевидно боясь кого-то разбудить, спросила:
— Кто тут?
— У вас пустых бутылок не найдется?
— Господи! Каких еще бутылок?
— Левка, скажи ей, — буркнул Миша.
— Здравствуйте, — начал Лева. — Понимаете, мы собираем пустые бутылки для горючей смеси против танков. У вас не найдется несколько пустых бутылок?
Женщина выслушала его и сказала тихо, но с сердцем:
— Неужели нельзя дать людям хотя бы минуту покоя? Первый раз за три ночи нет налета. Неужели обязательно нужно будить людей по ночам?
Дверь плавно, без шума закрылась.
Прошло около часу. Друзья, печальные и утомленные, подымались на девятый этаж. У них не было ни одной бутылки. Тридцать две звонковые кнопки нащупали они за это время в темноте, и все безрезультатно! Во многих квартирах никто не отзывался на звонки, в других невыспавшиеся, потревоженные люди бросали в ответ несколько слов и захлопывали двери.
Уже на пятом этаже ребята стали понимать, что их дело провалилось. Но они продолжали забираться все выше, нажимать все новые кнопки почти без надежды на успех, просто так, для очистки совести.
Это была последняя площадка. В двух квартирах никто даже не вышел на звонки, в третьей хоть и спросили: «Кто там?», но дверь не открыли. Стоя на темной площадке, Лева говорил про бутылки, а за дверью какая-то девочка несколько раз повторила:
— Никого нету дома. Никого нету дома.
Осталась последняя квартира. Здесь очень долго не отпирали. Миша, который с каждой неудачей становился упрямее и злее, позвонил раз пять. Наконец дверь распахнулась. Вышел здоровенный усатый человек. Он молча уставился на ребят, что-то жуя и шевеля усами.
Лева быстро, с каким-то отчаянием заговорил:
— Здравствуйте, товарищ! Вы простите, что мы вас беспокоим… У вас не найдется пустых бутылок? Мы собираем, пус…
Человек повернулся и ушел в комнату, громко зевая. Через минуту он молча поставил у Левиных ног бутылку и, не сказав ни слова, захлопнул дверь.
— Вот тебе и все! — сказал Лева.
Мальчики стали медленно спускаться, держась руками за перила. Только теперь они почувствовали, как сильно устали, как промокли, как хотят есть.
— Спать бы теперь! — сказал Миша.
Они вышли во двор, где у подъезда оставили тележку и коляску. Было попрежнему очень темно, однако дождь перестал. Была полная тишина.
Вдруг издалека мягкими раскатами донесся звон кремлевских курантов. Колокола пробили одну четверть, другую… третью… четвертую…
— Лева!.. Вдруг двенадцать?! — испуганно сказал Миша.
Вдалеке ударил большой одинокий колокол, и его низкий звук поплыл над темной Москвой.
— Раз! — начал считать Лева.
Больше колокол не ударил. Только слышно было, как падают в лужи капли.
— Час! — прошептал Миша.
Лева растерянно забормотал:
— Ужасно глупо как… Что же теперь делать? Дома с ума сойдут. Придется пробраться как-нибудь… переулками. Проберемся?
Как нарочно, в этот момент с улицы донеслось мерное постукивание сапог, подбитых железными подковами. Миша повернулся и пошел обратно к парадному:
— Наверно, патруль! Слышишь? Какое там «проберемся»… Лучше ночевать будем здесь. Вот и все!
Он уже вошел в парадное, когда Лева окликнул его:
— Погоди. Давай сложим все бутылки в коляску и возьмем их с собой.
— А что, они здесь размокнут, что ли?
— Не размокнут, но мало ли что может случиться! Придет кто-нибудь и заберет.
Миша вернулся. Они перегрузили бутылки, втащили коляску в парадное и сели на нижних ступеньках лестницы.
Москва после трех тревожных ночей спала. В окнах высоких домов не отражались ни голубые лучи прожекторов, ни красноватые вспышки зениток. И окон не было видно. Одни сплошные черные стены подымались к черному небу.
Спали москвичи. Спали жильцы большого дома по Узкому переулку. Спали чутко, не выключив на ночь радиорепродукторов.
Клевали носами в темном парадном двое продрогших, усталых ребят.
Часа в три ночи Лева поднялся и затеял в потемках какую-то возню.
— Что ты? — спросил Миша.
— Холодно. Зарядку делаю.
— Ну, так пошли наверх. Там, небось, теплее.
— Хорошо. Берем коляску!
— Да зачем нам ее туда тащить?
— Как «зачем»? Нельзя рисковать. Коляска пускай себе, но бутылки…