Архив
Шрифт:
Гальперин хмыкнул и прошел к привычному своему месту.
— Извините, буду в пальто, — буркнул он. — Знобит меня что-то.
— Еще бы, — проворчала Лысцова и осеклась под строгим взглядом Бердникова.
Но ее реплика резанула собравшихся, и все почему-то уставились на Гальперина.
Тишина уплотнилась.
Гальперин оглядел собравшихся. Знакомые лица, кроме, пожалуй, одного. Блеклый мужчина с постным выражением болезненного широкоскулого лица сидел подле Бердникова, у торца стола. Отечные складки под круглыми глазами и крючковатый
— Все, Македон Аристархович. Руководители отделов собрались, — подсказал Мирошук.
Гладколицый, упитанный Бердников хмуро кивнул, тряхнув мальчиковым чубом. Тронул нежными пальцами розовый галстук на неизменной клетчатой сорочке, кашлянул.
— Даже не знаю, с чего и начать, — вздохнул он, боком глянув на соседа. — Что и говорить, повод малоприятный. Но не отреагировать мы не можем. Надо выяснить обстоятельства… Да, извините, я не представил… Андрей Кузьмич Мостовой, старший следователь Управления внутренних дел.
Сосед Бердникова согласно сожмурил и распахнул глаза, поджал ровные губы и еще больше стал похож на филина.
— Когда ехал сюда, знал, с чего начну, — улыбнулся Бердников, — а вот приехал…
— Конечно, столько лет работаем вместе, — участливо подхватила Лысцова. — Иди знай, как говорится.
— Да, — Бердников решительно обернулся к соседу. — Может, вы и выступите, Андрей Кузьмич, чего тянуть вола?
Следователь подался плечами вперед, завис над столом и раскрыл тоненькую папку.
— Для начала два слова, товарищи, — у него оказался неожиданно низкий голос. — Мы не располагаем убедительными доказательствами. Пока! Иначе бы разговор шел не здесь… Но поступил сигнал. И мы должны его проверить. Начальство посоветовало мне собрать актив вашего учреждения, руководителей. Дабы избежать кривотолков. А возможно, и вы сами подскажете что-нибудь. Еще раз поясняю, я пришел не допрашивать, а беседовать.
— Да начинайте, бога ради, — не удержалась Шереметьева.
Мостовой скользнул отвлеченным взглядом по пышногрудому торсу начальника отдела использования. Сонные его глаза оживились, но тотчас погасли, сказывалась тренировка.
«Ах ты, пострел, тоже туда», — лениво подумал Гальперин и хмыкнул. Настороженность сменилась благодушием, он сидел расслабленно, как после парной. Так чувствует себя человек, не отягощенный угрызениями совести, наблюдая со стороны интересные события.
Следователь Мостовой поймал его взгляд, на мгновение сконфузился и рассердился. Казалось, между ним и Гальпериным вдруг протянулся невидимый обоюдоострый стержень, что колол одного при движении второго. Разница была лишь в том, что Мостовой знал, с чем он пришел, а Гальперин не знал и даже представить не мог. «Посмотрим, как ты сейчас покрутишься», — думал Мостовой, испытывая нарастающую неприязнь к Гальперину, чувствуя чуть ли не сладострастное удовлетворение от пауз и затяжек.
— Извините, товарищи, за некомпетентность…
В ответ раздался глухой ропот. Непонятно было, куда клонит следователь.
— Ни в коем случае! — отрубила Тимофеева. — Это серьезное нарушение правил. Кто, интересно, из нас позволяет себе такое? Я лично не знаю.
— Тогда второй вопрос. Есть ли в фондах архива документы помещика Сухорукова? — спросил Мостовой, продолжая смотреть на всех кроме Гальперина. Ему вполне было достаточно и того, как скрипнуло кресло под тяжестью заместителя директора по науке.
— Что за вопрос?! — раздались голоса. — В архиве тьма всяких документов… Сразу и не ответишь…
— Позвольте, позвольте, — вплелся в общий гомон голос Гальперина.
Но Мостовому опыта было не занимать. Эффект в его профессии штука далеко не последняя. Тут главное — не просрочить время, не выпустить инициативу…
— Я хочу спросить Илью Борисовича Гальперина, — актерски перекрыл гул Мостовой. — Известно ли ему что-либо о документах помещика Сухорукова?
— Я и хочу сказать, — расстроенно произнес Гальперин. — Да, эти документы у меня дома.
В кабинете стало тихо. Услышанное обескуражило присутствующих.
— Но документы эти пока не оприходованы. Их обнаружил Евгений Федорович Колесников в россыпи, переданной архиву Краеведческим музеем, — продолжал Гальперин.
— Вы хотите сказать, что эти документы ничьи? — уточнил Мостовой.
— Что значит «ничьи»? Просто они еще не обработаны, не вошли в план, — рассердился Гальперин. — Но это не значит, что я их… стащил.
— А как это значит? — вставила Лысцова. — Если документы у вас дома? И тем более не учтенные архивом?
Вновь по кабинету прокатился ропот.
— Да вы-то что встреваете? — вспылила Тимофеева.
— То есть как?! — изумилась Лысцова.
— А так! — отрубила Тимофеева. — Вы-то что накинулись? Сидите — и сидите себе… Что-то я вас в архиве никогда не видела.
Лысцова метнула возмущенный взгляд с Тимофеевой на Бердникова — как вам это нравится?
Управляющий сидел безмолвно, так же как и Мирошук.
— Э-э-э… — пророкотал Гальперин. — Я вижу вы, ребята, настроены серьезно. А в чем, собственно, дело? Это что, концерт? Или допрос?
— Что вы, Илья Борисович, какой допрос? — Мостовой игриво взглянул на сидящую с хмурым лицом Шереметьеву. — Допросы проводят не здесь. У меня и оснований нет. Сигнал есть, а оснований нет. Но уяснить все же надо, не взыщите.
Его круглое лицо нахмурилось, словно он уже видел то, чего пока никто не видит.
— Как же документы оказались у вас дома, Илья Борисович? — участливо спросил он.
Пухлый нос Гальперина напрягался и опадал, точно резиновый.
— Как-как, — буркнул Мирошук. — Я разрешил.