Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Я не знал, — признался я. — Во всяком случае, не знал этого наверняка. Я просто подумал, чего самого страшного мог бы пожелать ему я. Уж во всяком случае, не смерти. Скорее, кражи. Такой, чтобы это лишило его всей его силы. Оставив его лицом к лицу со врагами, которых он себе нажил — безоружного. И я решил, что моя мать, должно быть, думала точно так же.
Рейт осклабился, глядя на Лару.
— Ты не можешь меня убить, — заявил он. — Тебе известно, что главы других кланов никогда не позволят тебе возглавить Коллегию. Они подчиняются мне, малышка Лара. А не моей канцелярии.
— Это верно, отец, — кивнула Лара. — Но они ведь не знают, что ты лишен сил, правда? Что ты превратился в импотента. И не узнают, поскольку ты будешь продолжать править ими так, будто ничего не изменилось.
Он презрительно задрал подбородок.
— И с чего, интересно, я поступлю так?
Серебро из Лариных глаз разлилось по всему ее телу — оно сияло с кончиков ее волос, оно мерцало на ее одежде, оно пропитало самый окружающий ее воздух. Она развязала перетягивавший ее талию шарф и уронила его на пол вместе со шпагой. Взгляд ее серебряных, голодных глаз упал на лорда Рейта.
Все, что она делала, адресовалось исключительно ему, но я-то это тоже видел. Брюки как-то сразу сделались мне малы на несколько размеров. Я испытал внезапное, примитивное, восхитительное желание броситься к ней. Хоть на коленях, хоть ползком.
Я ударился в панику, отступил на шаг, пытаясь заблокировать свои мысли от искушающей Лариной энергии, и в результате мне удалось-таки думать почти ясно.
— Чародей, — произнесла она. — Я бы советовала тебе забрать отсюда свою помощницу. И моего брата, если ему удалось выжить после такого ранения, — ее юбка последовала вслед за кушаком, и я изо всех сил старался не смотреть в ту сторону. — Мы с папочкой, — голос ее сделался совсем медовым, — намерены пересмотреть условия нашего сотрудничества. Зрелище обещает быть интересным. И стоит мне начать, тебе, не исключено, не удастся оторваться.
Рейт отступил от Лары еще на шаг; в глазах его не осталось больше ничего, кроме неприкрытого страха. И голода. Про меня он забыл совершенно.
Я начал действовать. Как мог быстрее начал. Я собирался тащить Мёрфи на руках, но мне удалось поставить ее на ноги, и она пошла сама, хотя и не пришла еще в себя. Правая половина лица ее потемнела от удара. Что ж, зато у меня высвободились руки, чтобы тащить Томаса. Ростом он уступал мне, зато мускулатуру имел мощнее, да и костяк развитый. Я пыхтел, и потел, и в конце концов потащил его на спине, закинув его руки себе на плечи. Так мы одолели несколько шагов, а потом я вдруг услышал его неровное, хриплое дыхание.
Мой брат был жив.
По крайней мере, пока жив.
Из событий той ночи в Провале мне запомнилось еще только три детали.
Во-первых, тело Мэдж. Когда я повернулся, чтобы уходить, оно вдруг село. Шипы торчали из ее кожи во все стороны, кровь медленно сочилась из десятков ран — сердце больше не качало ее. Лицо ее было обезображено почти до неузнаваемости, но вдруг сложилось в знакомые черты демона по имени Тот, Кто Идет Следом, и изо рта послышался медовый, лишенным всего человеческого голос.
— Я вернулся, смертный, — произнес мертвыми чужими губами демон. — И помню я тебя. Меж нами есть еще дела, что не улажены.
А потом послышалось булькающее шипение, и труп сдулся как воздушный шарик.
Второе, что мне запомнилось, случилось, когда я, шатаясь, оглянулся от самого выхода из пещеры. Лара сорвала с плеч белую рубаху и стояла перед Рейтом, прекрасная как сама Смерть, и такая же неодолимая. Бессмертная. Бледная. Неодолимая. Я уловил слабый аромат ее волос — аромат дикого жасмина — и едва не рухнул на колени там, где стоял. С трудом заставил я себя двигаться дальше, чтобы вытащить Томаса и Мёрфи из этой чертовой пещеры. Не уверен, чтобы кто-то из нас выбрался бы оттуда в здравом рассудке, не сделай я этого.
Последнее, что я помню — это как я повалился на траву у выхода из Провала, так и не выпуская из рук Томаса. Я видел его лицо в лунном свете. На глазах его блестели слезы. Он сделал вдох, но полный боли. Голова и шея его были повернуты под неестественным углом к плечам.
— Господи, — прошептал я. — Ему давно уже полагалось умереть.
Его губы слабо дернулись. Не знаю, как, но мне удалось разобрать то, что он пытался сказать:
— Лучше уж так.
— Черта с два лучше, — сказал я ему. Я чувствовал себя смертельно усталым.
— Сделаю тебе больно, — прошептал он. — Может, убью тебя. Как Жюстину. Брат. Не хочу этого.
Я уставился на него.
Он не знал.
— Томас, — сказал я. — Жюстина жива. Это она сказала нам, где ты находишься. Она все еще жива, болван ты этакий.
Взгляд его расширился, и по коже его волной прокатилось серебристое сияние. Мгновением спустя он хрипло вздохнул и закашлялся. Вид он имел, правда, все еще жуткий: ввалившиеся глаза и все такое.
— Ч-что? Она… что?
— Спокойнее, спокойнее, а то тебя сейчас вырвет, или еще что, — сказал я, придерживая его. — Она жива. Не то… не то, чтобы здорова, но не умерла. Ты ее не убил.
Томас несколько раз моргнул, а потом потерял сознание. Он лежал, слабо дыша, а на щеках его блестели светящиеся серебряные слезы.
С моим братом все будет в порядке.
Потом я вспомнил одну вещь и сел.
— Ох, блин, — сказал я.
— Что? — слабым голосом спросила Мёрфи.
Я тупо смотрел в ночное небо, пытаясь вычислить время.
— Когда там, в Швейцарии начинается вторник?
Глава сорок вторая
Я проснулся на следующее утро. Говоря конкретнее, я проснулся на следующее утро, когда осыпался последний из Эбинизеровых камней, и моя рука начала напоминать мне, что ее словно окунули в расплавленный свинец.
Что в сравнении с другими днями моей жизни никак нельзя назвать самым удачным утром. С другой стороны, бывало и хуже.
Мне полагалось бы поведать вам, как стойко и мужественно, со свойственной чародеям выносливостью переносил я боль. По правде говоря, единственной причиной, по которой я не орал как резаный, было то, что у меня просто не осталось на это сил. Я прижал руку — все еще в грязных бинтах — к груди и попытался вспомнить, как пройти к холодильнику. Или к разделочной доске, одно из двух.