Аркадий и Борис Стругацкие - Двойная звезда
Шрифт:
Роман этот возник из довольно частного замысла: в некоем институте вовсю идет разработка фантастического прибора под названием Menzura Zoili, способного измерить ОБЪЕКТИВНУЮ ценность художественного произведения. Сам этот термин мы взяли из малоизвестного рассказа Акутагавы, и означает он в переводе что-то вроде "Измеритель Зоила", где Зоил - это древнегреческий философ, прославившийся в веках особенно злобной критикой Гомера, так что имя его стало нарицательным для обозначения ядовитого, беспощадного и недоброжелательного критика вообще. Первое в нашем рабочем дневнике упоминание о произведении с таким названием относится аж к ноябрю 1971-го года! Но тогда задумывалась пьеса, а не роман.
Самые же первые подробные обсуждения именно романа состоялись, судя по дневнику же, только в ноябре 1980-го, потом снова возник
Обработка черновика закончена была в октябре 1982 г., и тогда же совершилось переименование романа в "Хромую судьбу", и эпиграф был найден мучительно грустная и точная хокку старинного японского поэта Райдзана об осени нашей жизни. (Мало кто это замечает, а ведь "Хромая судьба" - это прежде всего роман о беспощадно надвигающейся старости, от которой нет нам ни радости, ни спасения, - "признание в старости", если угодно...)
Но вовсе не сами, как выражаются авторы, "унылые приключения" Феликса Сорокина в мире реалий развитого социализма представляют наивысший интерес в ХС. Хотя с годами я и перечитываю эту часть "Хромой судьбы" с не меньшим удовольствием, чем в первый раз. И время от времени обнаруживаю что-то любопытное и даже неожиданное. Скажем, совсем недавно, зайдя в магазин, увидел вдруг на полке с восточными сладостями... "Ойло Союзное"! На вид что-то среднее между пастилой и халвой. И тут же вспомнил одного из героев ХС, носившего именно такое прозвище. А в прошлом году из ответов БНС на вопросы по Интернету узнал, что в Канске Красноярского края АНС прослужил довольно долгое время в качестве преподавателя в школе военных переводчиков. И изображенные в ХС сцены сожжения императорской библиотеки это описание реальных событий...
Однако куда любопытнее другая часть ХС - посвященная другому писателю, Виктору Баневу. Тоже живущему в тоталитарной стране, - которую, впрочем, по причине ее явной "зарубежности" можно было таковой если не называть, то по крайней мере изображать. И видящим перед собой, в общем, похожие проблемы. Короче говоря, "встроенная" в ХС повесть "Гадкие лебеди".
О ГЛ в 70-х годах ходили легенды - повесть, написанная в конце 60-х годов, была известна только в самиздатовском варианте. Иногда - в опубликованной в "Посеве" версии, тайком привезенной кем-либо из-за рубежа под угрозой ответственности за "антисоветскую агитацию". Правда, как говорят авторы, "органы" не слишком рьяно за ней охотились - поскольку "Гадкие лебеди" проходили по разряду "упаднических", а не антисоветских. Но сам факт публикации в "антисоветском" издательстве "Посев" не мог рассматриваться иначе, как нечто недопустимое. Да и содержание повести было, мягко говоря, невосторженным. За такой образ мыслей при дворе епископа и боевого магистра раба божьего Рэбы давали как минимум пять розог без цело-ванья...
Достаточно вспомнить ТАКОЕ, сразу и надолго запомнившееся:
"Продаваться надо легко и дорого. Чем талантливее твое перо, тем дороже оно должно обходиться власть имущим".
Или:
"Скажите, вы сперва пишете, а уже потом вставляете национальное самосознание?"
И ответ Банева: мол, читаю речи нашего президента, потом включаю телевизор и слушаю речи президента, включаю радио и слушаю речи президента... и когда начинает рвать - тогда берусь за дело...
А чего
"Именно то, что наиболее естественно, менее всего подобает человеку"...
"Настоящая жизнь есть способ существования, позволяющий наносить ответные удары"...
"Будущее не собиралось никого карать. Будущее никого не собиралось миловать. Оно просто шло своей дорогой"...
И наконец - лучший, наверное, из афоризмов братьев Стругацких:
"Будущее создается тобой, но не для тебя".
Собственно, от фантастики в ХС - только один сюжет (пусть и главный в повести). Это - сюжет с "мокрецами", Человеками Будущего (выражение БНС), воспитывающими необыкновенных детей по научной методике Будущего, во имя Будущего и для нужд Будущего. Работающих при этом, как сказали бы сейчас, "под колпаком" спецслужб - надеясь тем самым пройти по лезвию бритвы: и угодить господину генералу Пферду и его сослуживцам, - и получить возможность продолжать свой Эксперимент. Но, естественно, навлекая тем самым на себя "праведный гнев" окружающих...
Финал этого "прорыва будущего в настоящее" хорошо известен - правда, менее известно, что заключительный эпизод "Гадких лебедей" был дописан авторами почти в "последний день творенья". Как говорит БНС, от первого варианта текста веяло такой "безнадежностью и отчаянием", что авторы попытались "разбавить" это, дописав последнюю главу, где Будущее, выметя все поганое и нечистое из настоящего, является читателю в виде этакого Homo Novus, всемогущего и милосердного одновременно. В первом же варианте повесть кончалась сценой в ресторане и словами Голема:
"... бедный прекрасный утенок".
В новом же варианте новые Всадники Апокалипсиса - Бол-Кунац, Ирма и другие - остаются победителями. Правда, финал, как это часто бывает у Стругацких, - открытый. Ибо что будет дальше - Там, За Горизонтом, неведомо.
Комментарий БНС:
Журнальный вариант ХС появился только в 1986 году, в ленинградской "Неве", - это было (для нас) первое чудо разгорающейся Перестройки, знак Больших Перемен и примета Нового времени. И именно тогда впервые встала перед нами проблема совершенно особенного свойства, казалось бы, вполне частная, но в то же время настоятельно требующая однозначного и конкретного решения.
Речь шла о Синей Папке Феликса Сорокина, о заветном его труде, любимом детище, тщательно спрятанном от всех и, может быть, навсегда. Работая над романом, мы, для собственной ориентировки, подразумевали под содержимым Синей Папки наш "Град обреченный", о чем свидетельствовали соответствующие цитаты и разрозненные обрывки размышлений Сорокина по поводу своей тайной рукописи. Конечно, мы понимали при этом, что для создания у читателя по-настоящему полного впечатления о второй жизни нашего героя - его подлинной, в известном смысле, жизни - этих коротких отсылок к несуществующему (по понятиям читателя) роману явно недостаточно, что в идеале надобно было бы написать специальное произведение, наподобие "пилатовской" части "Мастера и Маргариты", или хотя бы две-три главы такого произведения, чтобы вставить их в наш роман... Но подходящего сюжета не было, и никакого материала не было даже на пару глав, так что мы сначала решились скрепя сердце пожертвовать для святого дела двумя первыми главами "Града обреченного" - вставить их в "Хромую судьбу", и пусть они там фигурируют как содержимое Синей папки. Но это означало украсить один роман (пусть даже и хороший) ценой разрушения другого романа, который мы нежно любили и бережно хранили для будущего (пусть даже недосягаемо далекого). Можно было бы вставить "Град обреченный" в "Хромую судьбу" ЦЕЛИКОМ, это решало бы все проблемы, но в то же время означало бы искажение всех и всяческих разумных пропорций получаемого текста, ибо в этом случае вставной роман оказывался бы в три раза толще основного, что выглядело бы по меньшей мере нелепо.