Аркадий и Борис Стругацкие - Двойная звезда
Шрифт:
И тогда мы вспомнили о старой нашей повести - "Гадкие лебеди".
Писались "Гадкие лебеди" для сборника наших повестей в "Молодой Гвардии". Этот сборник ("Второе нашествие марсиан" плюс "Гадкие лебеди") был даже объявлен в плане 1968-го, кажется, года, но вышел он в другом составе: вместо "Лебедей" поставлены там были "Стажеры". "Лебеди" - не прошли.
Второй и последний вариант "Гадких лебедей" был закончен в сентябре 1967 года и окончательно отклонен "Молодой Гвардией" в октябре. Больше никто ее брать не захотел. Повесть перешла на нелегальное положение.
1.10.68 - БН: "...Люди, приехавшие из Одессы, рассказывают,
БН сильно подозревал в потере бдительности и в распространении АНа, АН - БНа. Но дело было в другом: рукопись шла в нелегальную распечатку прямо в редакциях, куда попадала вполне официально и откуда, растиражированная, уходила "в народ". Авторы не сразу поняли, что происходит, но и поняв, отнюдь не смутились и продолжали давать рукопись все в новые и новые редакции - у нас это называлось "стрелять по площадям", на авось, вдруг где-нибудь, как-нибудь, божьим попущением и проскочит.
Не проскочило. Сейчас уже невозможно вспомнить, в каких именно журналах побывала рукопись. Сохранились отдельные об этом упоминания в письмах и в дневниках. Но рукопись легла на полку. Теперь уже прочно. Надолго. Авторы временно перестали трепыхаться и совать ее туда-сюда. Они еще не знали тогда, а судьба этой их повести уже была решена, и на много лет вперед. В ноябре 1972 г. АН передал БНу с оказией письмо, содержащее отчет о своей встрече с пресловутым, ранее уже упоминавшимся в связи со "Сказкой о Тройке", товарищем Ильиным (бывшим генералом КГБ, а в те времена - секретарем Московской писательской организации по организационным вопросам).
24.11.72 - АН: "...В понедельник 13-го я был у Ильина. Перед этим (вот совпадение!) я отнес в "Мир" рецензию, и тут Девис, криво ухмыляясь и глядя в угол, рассказал: во Франкфурте-на-Майне имела состояться выставка книгопродукции издательств ФРГ, всяких там ферлагов. От нас выставку посетили Мелентъев (ныне зам. председателя ГК по печати) и руководство "Мира" и "Прогресса"
Добрались до стенда издательства "Посев". Выставлено пять книг: Исаич "1914", двухтомник Окуджавы, реквизированный Гроссман, "Семь дней творения" В. Максимова и Мы с Тобой - ГЛ. Поверх всего этого - увеличенные фотопортреты авторов вышеперечисленных и якобы надпись: "Эти русские писатели не примирились с существующим режимом" ...> Ну, прямо отДевиса пошел я, судьбою палимый, к Ильину. Думаю, быть мне обосрану, а нам битыми. АН нет. Встретил хорошо, даже за талию, по-моему, обнял, не за стол - в интимные угловые креслица усадил и принялся сетовать на врагов, которые нас так спровоцировали. Пас-ков был до чрезвычайности. Коротко, все сводится к тому, что нам надобно кратко и энергично, с политическим акцентом отмежеваться. Эту бумагу должен составить ты, перешлешь ее мне (это не опасно, сам понимаешь), а я уж понесу ее Ильину и буду тянуть..."
(Странно читать это сегодня, правда? Письмо из другого времени и с другой планеты... Дабы усилить это ощущение, не могу удержаться, чтобы не процитировать из того же письма кусочек, прямого отношения к литературе не имеющий: "...Как стало достоверно известно, Петр Якир, просидев на площади около месяца, вдруг затребовал свидания с дочерью и, оное получив, велел передать ей, что в корне изменил свои убеждения и просит всех прежних своих сторонников своим сторонником его, Петра Якира, не считать. После этого он принялся закладывать ВСЕХ. Повторяю: ВСЕХ. ...> Прошу тебя иметь это в виду и, если есть у тебя основания, сделать выводы...")
Разумеется, БН немедленно набросал и переслал в Москву текст решительного отмежевания от "акции, произведенной без ведома и согласия авторов, явно преследующей провокационные политические цели
На этой истерически высокой ноте эпопея "Гадких лебедей" обрела свой заслуженный конец. Отныне (и присно, и во веки веков) ни о какой публикации названной вещи не могло быть и речи. Она теперь уж окончательно оказалась занесена в черные списки и сделалась "табу" для любого издательства в СССР, а равно и в странах социализма.
Согласитесь, повесть с такой биографией вполне годилась на роль содержимого Синей папки. "Гадкие лебеди" входили в текст "Хромой судьбы" естественно и ловко, словно патрон в обойму. Это тоже была история о писателе в тоталитарной стране. Эта история также была в меру фантастична и в то же время совершенно реалистична. И речь в ней шла, по сути, о тех же вопросах и проблемах, которые мучили Феликса Сорокина. Она была в точности такой, какой и должен был написать ее человек и писатель по имени Феликс Сорокин, герой романа "Хромая судьба". Собственно, в каком-то смысле он ее и написал на самом деле.
Предложенный ленинградской "Неве" вариант "Хромой судьбы" уже содержал в себе "Гадких лебедей". Впрочем, из этой первой попытки ничего путного не получилось. Я, разумеется, рассказал (обязан был рассказать!) историю "Лебедей" главному редактору журнала, и тот пообещал выяснить ситуацию в обкоме (1986 год, самое начало, перестройка еще пока только чадит и дымит, никто ничего не знает, ни внизу, ни на самом верху, все возможно - в том числе и мгновенный поворот на сто восемьдесят градусов). Видимо, "добро" получить ему не удалось, "Хромая судьба" вышла без Синей папки, да еще. вдобавок основательно покуроченная в тупых шестернях бушующей вовсю антиалкогольной кампании имени товарища Лигачева.
Но уже в 1987-м журнал "Даугава" рискнул напечатать "Лебедей" (пусть даже и под ублюдочным названием "Время дождя"), и ничего ужасного из этого не проистекло - небеса не обрушились и никакие карающие молнии не ударили в святотатцев: времена переменились наконец, и ранее запрещенное сделалось разрешенным. И - о смех богов!
– сделавшись разрешенным, запрещенное сразу же стало всем безразлично. Так что и появление в 1989 году полного текста "Хромой судьбы" в великолепном издании ленинградского отделения "Советского писателя" не произвело ни шума, ни сенсации и вообще вряд ли даже было замечено читающей публикой. Новые времена внезапно наступили, и новый читатель возник - образовался почти мгновенно, словно выпал в кристаллы перенасыщенный раствор, - и возникла потребность в новой литературе, литературе свободы и пренебрежения, которая должна была прийти на смену литературе-из-под-глыб, да так и не пришла, пожалуй, даже и по сей день.
Нам хотелось написать человека талантливого, но безнадежно задавленного жизненными обстоятельствами, его основательно и навсегда взял за глотку "век-волкодав", и он на все согласен, почти совсем уже смирился, но все-таки позволяет иногда давать себе волю - тайно, за плотно законопаченными дверями, при свечах, потому что, в отличие от булгаковского Максудова, отлично знает и понимает, что сегодня, здесь, сейчас, можно, а чего нельзя и всегда будет нельзя... Феликс Сорокин представлялся нам этаким "героем нашего времени", и, может быть, он и был таковым в каком-то смысле, но вот время - прямо у нас на глазах!
– переменилось, а вместе с ним и многие-многие наши представления, и героями стали совсем другие люди, а наш Феликс Сорокин как тип, как герой канул в небытие - во всяком случае, мне очень хочется на это надеяться.