Армянские сказки

Автор неизвестен

для харибов», т. е. для странников, когда в городе при

колокольном звоне собирают всех странников и чуже-

родных на «трапезу»» пожертвованную богатыми

горожанами. Дервишей всякий считает за честь принять

и накормить у себя. Если гость отказывается от пищи,

он наносит тяжелое оскорбление хозяину. Смерть на

Востоке имеет характер ухода. Обычно в час смерти

кто-нибудь приходит по душу человеческую, иногда

«хогеар»— ангел смерти, а иногда монах — «вардапет».

Умирающий

не хочет отдать душу, и с ним приходится

спорить; иногда он просит ангела взять взамен душу

отца или матери. В таких случаях отец и мать

решительно отказываются, и молодая жена от себя предлагает

за мужнину душу свою собственную. Последняя

подробность часто встречается и в армянских народных песнях.

Прежде чем рассказать о ней, — несколько слов

о сравнительной морфологии азиатских и

европейских литературных форм. Возьмем для примера

восточную лирику. Она довольствуется весьма скромными

(по количеству) средствами, концентрируя их

обыкновенно в пределах одного образа и стягивая все

стихотворение к двум или четырем строкам. Любимые формы

восточных стихов — двустишия, четверостишия. Но и

очень длинные стихотворения сразу могут быть

опознаны в их «атомном», частичном строении; пусть на

протяжении длинной персидской газели вьется одна

тема, пусть касыда развивает целый сюжет, — все же

строение этих стихов резко распадается на

законченные двустишия и четверостишия. Эта атомная распа-

даемость длинных стихотворений на краткие

афоризмы — характерная черта Востока с его очень

короткими ритмами; там берется только нужное коли-

чество слов, а той ритмики лишних слов, иногда вовсе

бессмысленной, но таинственно волнующей душу, как

в западной и русской поэзии (Шелли, Верлен, Фет и пр.),

такой ритмики на Востоке нет. Оттого при всей

музыкальности восточных стихов, общее впечатление от них

все же остается пластическим, образным, а не певучим .

В противоположность этой «атомности», где каждая

часть, каждая единица стиха самоценна, западные

формы можно уподобить организму с его

зависимостью всех частей друг от друга. Художественное

произведение Запада тем выше, чем полнее и

нерасторжимой проведена эта зависимость. На Востоке такая

органичность заменяется обыкновенно бесконечным

чередованием самоценных частей друг за другом. Не

останавливающееся движение равноценных единиц —

идеал Востока; органичность — самозамкнутое

совершенное целое—идеал Запада. Это приложимо и

к сказкам.

По отношению к армянским сказкам можно

сказать, что в них всегда налицо атомность формы,

распадение на ряд кратких самодовлеющих сказочек,

ничем не связанных друг с другом. Такие «сказки

в сказке» чаще встречаются у армян персидских, реже

у турецких. Встречаем мы ванскую сказку, в точности

совпадающую с рамкой Шехерезады, только значительно

более короткую. Налица и жестокий царь, убивающий

своих жен, и дочь визиря с запасом сказок, и самые

эти сказки, чередующиеся до тех пор, нока гнев царя

не сменяется на милость.

Сказочники Араратского нагорья предпосылают своим

сказкам одно и то же стихотворное начало, довольно

бессмысленное и однообразно-ритмическое. В русском

переводе оно звучит приблизительно так:

.

Значение этой прелюдии в том, чтобы ритмически

раскачать рассказчика и подготовить внимание

слушателя. Стихотворные вставки часто попадаются и в

середине сказок, и в конце. Присказки же почти всегда

одинаковы. Если дело кончается свадьбой, то говорится

«семь дней и семь ночей длилась свадьба», потом

добавляется: «все достигли своей цели, да достигнете и

вы своей». «С неба упали три яблока: одно рассказчику,

другое тому, кто слушал, а третье тому, кто услышал».

Эти заключительные три яблока с небольшим вариан-

том можно встретить решительно во всех сказках

кавказских армян; у турецких они встречаются редко.

В художественно обработанном стихотворном виде такая

присказка есть у Агаянца в «Арегназане». Там герой

Арег остается наедине со своей молодой женой Нуну-

фар. Следует присказка:

Таков, В' самых общих чертах, многообразный

материал армянских сказок. Перечисленным он не

исчерпывается, а только намечается. Но даже и в этом

частичном материале можно проследить повторные очертания

характерных мифов, принявших национально-армянскую

окраску.

Солнечный миф. Солнце — источник постоянного

мифотворчества у всех народов; стало быть, армяне,

мифологизируя его, отдают дань общему культу.

Доныне крестьяне араратских деревень клянутся солнцем,