Армянские сказки

Автор неизвестен

чтут его, часто употребляют эпитет «солнечный»,

прибавляют его к именам. Уцелели выражения: «призываю

в свидетели твое солнце», «знает про то твое солнце»;

подразумевается, что у каждого человека есть свое

солнце, подобно представлению об «ангеле каждого

человека». Для армян солнце — символ мужественности,

понимаемой не только как сила, но именно как

мужская сила. В сказке часто попадаются таинственные

существа, матери которых

известны, а отцы или

прадеды под сомнением; догадка сказочников восходит до

самого бога-солнца, которому миф приписывает

оплодотворяющую силу. Так произошли многочисленные герои

сказок: Ареваманук (дитя солнца), Аревхат (отпрыск

солнца), Арегназан и т. д. Отсюда идеал красоты

армянской расы— элатокудрость. В массе своей армяне

черноволосы и смуглы; блондины попадаются редко, большей

частью в детском возрасте, и с годами темнеют .

Впрочем, среди жителей деревень Даралагеэа и

Зангезура (особенно Сисианского района) много

белокурых и голубоглазых.

Казалось бы, идеалом расы должна быть черноволосость,

т. е. типическая красота, узаконенная многими векамп

подбора. Но культ златокудростн у армян не менее

силен, нежели, например, на Западе, у германских

народов. Высшая красота, доступная воображению

армянских сказочников, это солнечные волосы и даже

солнечное лицо. В солнечном мифе армян явственно'

проступает культ мужественной силы, причем

мужественное становится синонимом доброго, вечного

и правдивого. Это разъясняет нам отчасти

женоненавистничество армянских сказок и приближает к

разумению другого важного мифа — о девушке,

заслужившей себе мужской пол. Сказка часто

рассказывает про вдову, рядившую свою дочь в мужское

платье, чтоб она могла играть с мальчиками. Своею

ловкостью девушка услужила царю, и тот, считая ее юношей,

выдал за нее замуж свою единственную дочь. Когда

обнаружилось, что новый зять женского пола, царь и

царица решили его погубить. Они дают ему

труднейшие поручения (последнее из них — отнять у старшей

матери дэвов четки). Девушка-зять храбро выполняет

все задачи и, когда, наконец, ворует четки, то

проклятием матери дэвов преображается в юношу. Есть

несколько вариантов этой сказк». Лучший из них —

художественная обработка Агаянца. Но во всех вариантах

события располагаются одинаково: личное мужество

заставляет променять женское платье на мужское;

любовь не играет для девушки-мальчика никакой роли, —

все инстинкты ее сосредоточены на борьбе, оружии,

охоте;

целым рядом опасных героических подвигов под-

готоволяется преображение ее пола, и, наконец,

совершается самое это преображение, но не

естественным, а уже сверхъестественным путем, волею другого

лица.

Разумеется, не все в перечисленном нами материале

самостоятельно. Наоборот, армяне, лежащие

географически на «проезжем пути» между Востоком и Западом,

и в сказках роковым образом отражают эту

промежуточность, сложившуюся под целым рядом перекрестных

влияний. По существу своему эти сказки уже не Во-

сток и еще не Запад; с Востоком роднят их

фабулярный мир и особая пластика, незнакомая Западу; но от

того же Востока их отталкивает некоторая бедность и

скудость фантастики, сухость и аскетизм в изображения

чувственного мира и постоянный привкус

нравственного дидактизма, что особенно бросается в глаза, если

мы сравним их с чувственной роскошью Шехерезады.

Отметим в общих чертах основные влияния в

армянских сказках: Индии обязаны они не малым числом

своих фабул, иногда употреблением типичных для Индии

образов («красная корова», «красный бык»); сохранилось

по сию пору отношение ко всему индийскому как

к волшебному, искушенному в мудрости; сказки иногда

выводят факиров — разгадчиков тайн и учителей магии.

Египет (Мсур) часто упоминается в сказках — так же

как и Китай (Чинманчина); не без египетского влияния и

культа мертвых сложилась странная армянская сказка

о мертвом женихе; знаменитой египетской сказке о двух

братьях обязаны армяне и своим очень

распространенным рассказом о жене купца, влюбившейся в

усыновленного юношу. Отзвук Китая в целом ряде условных

вежливостей, в образе летающих рыб, чудовищ,

деревянного коня, в симметрии садов. Черты мусульманского

Востока бесчисленны: дервиши — почетные гости, много-

женство — обычная вещь. Много персидских и турецких

слов встречается в словаре армян. Курдские и

грузинские влияния выступают еще отчетливее, но это утке

особая тема. Для сравнительной филологии армянские

сказки вообще могут служить богатейшим материалом.

И еще больший материал могут они представить для

социолога, отражая на себе всю нехитрую экономику