Армянские сказки

Методы культуры. Фольклор. Тексты

Иллюстрации Мартироса Сергеевича Сарьяна

Предлагаемые читателю сказки взяты из сборника Срвандзтяна и Навасардяна (где они записаны с некоторой печатью индивидуальной обработки сборщиков); из сборников «Маргаритнер», Эминского сборника, журнала «Базмавеп», рукописных сборников, хранящихся в Государственном музее Армении (где сказки записаны с голоса рассказывающего, почти дословно и без всякого стилистического

участия со стороны сборщика), и, наконец, из литературного наследства писателей Хазароса Агаянца (две сказки: «Анаит» и «Арэгназан») и поэта Ованнеса Туманяна (две сказки: «Хозяин и работник» и «Xрабрый Назар»), где они даны уже в художественной обработке и со стихотворными вставками (у Агаянца).

Переводчик поставил себе трудную задачу: совместить в этом сборнике (предлагаемом русскому читателю прежде всего для чтения) и принцип точной лингвистической передачи народной сказки, и принцип ее читаемости. В дословной записи сказок, в силу особенностей армянской речи, есть утомительнейшие длинноты и нескончаемые повторения: «сказал» – «ответил», «сказал» – ответил», употребляемые вдобавок без личного местоимения, что русской речи несвойственно и что должно охладить читателя. Эти длинноты выпущены и сведены до необходимого минимума. Вместе с тем переводчик сохранил все своеобразие армянских народных выражений, пословиц и поговорок, не пытаясь нигде заменить их аналогичными русскими выражениями и для удобства читателя всюду выделяя их, а кое-где поясняя их в сносках.

Ереван, 1932

В начале прошлого столетия Кавказ посетил просвещенный путешественник барон Гакстгаузен. Ему принадлежит едва ли не первая критическая запись армянских сказок. Не зная языка, он пользовался услугами родоначальника армянской новой литературы, Хачатура Абовяна, и своего соотечественника, колониста Петра Нея, который за легкое усвоение восточных языков и знание множества сказок был прозван им Шехерезадой. В итоге были записаны 24 сказки. Среди них есть и тюркские, и чисто армянские. Вполне полагаться на Гакстгаузена нельзя. При всей его осмотрительности, он все же брал материал из вторых рук. Однако несколько приведенных у него сказок в точности совпадают с ереванскими, собранными позднее, только изложены они у Гакстгаузена изящней и литературней.

Внимание Гакстгаузена к армянской словесности сыграло большую роль в личной жизни Абовяна и в армянской общественной жизни. Появились собиратели сказок из среды образованных армян. Пионером этого дела был выдающийся человек, епископ Гарегин Срвандзтян, умерший в 1892 году. Ему принадлежат с любовью составленные сборники сказок «Хамов-Хотов», «Манана» и «Гроц-Броц». Дело собирания перешло на более научную почву, когда в 1906 году этнологом Ервандом Лалаянцем было основано в Тифлисе «Армянское этнографическое общество». В «Этнографическом журнале», существовавшем с 1896 года и посвященном главным образом армянской словесности, им было помещено множество армянских сказок. В Москве в издававшихся при Лазаревском институте Эминских этнографических сборниках был также напечатан материал, собранный Айкуни в разных местах, преимущественно в турецкой Армении, и 6 сказок кавказских армян, записанных Александром Мхитарянцем. Всего сказок записано было 96, и размещены они в I, II и IV выпусках. Лалаянцем в 1914 году изданы три тома сказок (тоже около ста) под общим названием «Маргаритнер», записанных в Аштараке, Вахаршапате, Ошакане и других араратских деревнях, а также со слов выходцев из персидской и турецкой Армении. В 90-х годах Т. Навасардяном в араратских деревнях расписан ряд сказок, выпущенных им впоследствии в шести маленьких книжках. Наконец во время войны была снаряжена научная экспедиция в завоеванные армянские области, давшая уже через пять месяцев богатые результаты: записано 872 сказки, которые составят в общей сложности 50–60 томов. Материал получается необозримый. Конечно, не все в этом богатстве собственно армянское; но неоспоримо, что творчество сказок присуще армянскому народу в высокой степени.

Обратимся к кавказскому армянству и посмотрим, как оно слагает свои сказки.

Кончилась страдная летняя пора; зимою, по-светлу, армянский крестьянин работает на дому, иногда превращаясь в ремесленника – ткача, портного, сапожника, столяра.

Но падают сумерки, работа закончена, и вся семья собирается в от’ах. В каждом более или менее зажиточном крестьянском доме есть от’ах – возвышенное помещение, открытой стороной примыкающее к сараю для животных. Зимой оно согревается теплым паром от дыхания волов. Сюда, в от’ах, приглашают местного или захожего певца-ашуга либо сказочника. Бедные крестьяне, не имеющие средств принять такого почетного гостя, идут послушать сказки в от’ах богатого соседа. Талантливые сказочники прославляются не только на всю деревню, но и далеко за ее пределами. Самым знаменитым дают хвалебные эпитеты.

Почти все без исключения сказочники не знают ни грамоты, ни другого языка, кроме родного. По профессии – это садовники, огородники, мельники, хлебопашцы. Есть и сказочницы, например, знаменитая Антаррам из деревни Парии. Как приличествует званию, сказители чаще всего люди старые, но встречается между ними и молодежь. Слушают их крестьяне, отдыхая от дневной работы и однообразного убожества своей жизни.

Но куда, в какую страну переносит их магическая речь сказочника? Принято представлять себе мир сказок как нечто вполне произвольное. Это ошибка. Созданное воображением, обманчивое царство сказок так же ограничено пределами, так же подчинено «географии», как и земное царство людей. Границами такой сказочной географии служат пределы воображения данного народа. Вспомним лесистые равнины средней полосы России. Мир русской сказки вырос из них: дремучие темные леса, где не слышно даже птичьего пения, а только разбойничий посвист; степи с перепутьями трех дорог, узорные деревянные терема; и зверье в них родное – бурый мишка, тощий волк, изголодавшийся, как собака; лисица-воровка. Вспомним датскую сырость и близость скандинавского севера: не из них ли возникли блуждающие огни на болотах, ветры, кочки и холмики, освещенные гнилушками, с милыми глуповатыми кобольдами, вьюги и ледяные покои снежной царицы в пленительных сказках Андерсена?

Что же могло быть пищей для

воображения рассказчика у армян? Пустынные, сожженные солнцем нагорья, наполненные утомительным стрекотанием кузнечиков, с одиноко стоящими на горизонте кристаллами Арарата и Алагеза, редкие сады, тощая растительность – красный лошадиный щавель, высохшие свечки молочая, пахучие, пряные травки на сухой и жаркой земле, камни, горы, скалы – гнездилища змей и ящериц. И вот над этой пустынной землею рисует фантазия рассказчика воздушную географию сказки. Тот же самый плоский и скучный мир возникает в ней таинственно преображенным. Прежде всего он наполняется бесчисленными городами с неизменным царем в каждом из них [1] . Разделительным бассейном между ними служит море [2] .

Но тихо и недвижно это море: нет на нем ни веселых «корабликов» (как в русских сказках), ни плотов, ни лодок. Редко-редко упоминается баржа, и звучит это модернизмом, нарушающим стиль сказки. Переправа через море совершается не совсем обычным порядком, о чем речь пойдет ниже. Затем высятся в сказках неизменные горы, иногда высокие, как «Масис» (армянское название Арарата), жилища то добрых духов каджей, то злых красавиц, то дэвов. Они прорезаны пещерами, обителью змеи. На этих неприступных горах встречаются драгоценные камни, сверкающие там, как солнце. Горы одухотворены. Часто они обладают даром периодических движении [3] . Есть в сказках волшебное ущелье, расходящееся лищь на сутки: через каждые 24 часа горы сдвигаются, точно в могучем спазме, и раздавливают своими грудями застрявшего путника. Есть горы с пещерами сокровищ в своих недрах: в известное время года гора открывается на коротким срок, а потом пещера снова уходит вглубь. Реже попадаются реки. Зато в каждой сказке есть родничок и колодец. Вода, как и солнце, в сказках наделена мифической сущностью. С каждым родничком непременно связано что-нибудь таинственное, у каждого обитает добрый или злой дух, и потому обычно не советуют путнику делать привал у родника. То темной ночью, при крике невидимых куропаток, превращаются там спящие в камень, то безобразный дракон-вишап охватывает их своим кольцеобразным туловищем. Колодцы, напротив, лишены всякой мистики. Зато они часто являются средством для человеческих злых умыслов: муж спускает туда сварливую жену, завистливые старшие братья – более счастливого младшего и т. д. Обычай рыть колодцы повсеместно распространен на безводном Востоке и чтится одинаково мусульманами и христианами; в сказках такую обязанность по доброй воле берут на себя царь или горожане. Долины часты в сказках. Но бывает, что какое-нибудь чудовище строго хранит их число от догадок смертного. Есть сказка о 366 долинах, сосчитать которые не позволяло чудовище; лишь с трудом удалось людям его перехитрить [4] . Зелень в сказках – редкая гостья; она имеет какой-то не настоящий, а показной, декоративный вид. Из деревьев – грустное дерево Армении – ива, чинары, тополь, яблони, излюбленное гранатовое дерево. Есть в сказках чинаровый лес, скорее похожий на рощу. Сады большей частью фруктовые, и описание наделяет их наивной симметрией. Вот, например, сад старшей матери дэвов: «В том саду шел ряд гранатовых деревьев, потом ряды цветов, сперва ряд красных, потом белых, потом голубых; еще был в саду родник и два подсвечника по обеим сторонам, по правую и по левую». В садах обычно устраивают фонтаны и водоемы. Иногда эти сады заколдованы, люди блуждают в них по нескольку лет и не могут проникнуть в их тайны. Волшебные дома часто бывают без окон и дверей, с бесчисленным количеством комнат. Кроме городов с царями есть еще особые царства: дэвов, птиц, разбойников; медное, серебряное, золотое, темное царство царя Чачонца, владельца мудрого соловья, и т. д. Есть упоминание Египта и Китая. Иногда действие происходит в настоящих деревнях и городах – Стамбуле, Багдаде, Алеппо, славящемся своим мошенничеством. Любопытны заповедные места, хранящие печать седой древности. Так, и в армянских сказках есть перепутье трех дорог: две из них безопасны, а третья называется «пойдешь – не вернешься». Есть заповедный мост: злая ведьма сама поставила его пределом своих преступлений, и она дала зарок дальше него никогда не заходить.

Спрашивается, как же совершаются путешествия по всем этим необъятным царствам, через моря и горы? Не совсем-то обычно. Вот способ выйти из темного царства: перед героем три барана – черный, красный и белый; он садится на черного, черный перекидывает его на красного, красный на белого, а белый выносит на свет. Иногда эту задачу берет на себя огромная птица – Синам. Но постоянным средством передвижения в сказках является лошадь, да не простая, а морская. С ней мы переходим к одной из главных мифических фигур армянских сказок.

Морская лошадь – существо сверхъестественное. Она живет в море табуном в сорок коней с маткой-кобылой во главе. Никакая обычная лошадь с нею не сравнится, трехмесячный путь она делает в день, может летать по воздуху, говорить человеческим голосом, дает мудрые советы, но все это после поимки. До поимки она страшная разрушительная сила. Бывает так, что целые новые города в одну ночь разрушаются нашествием морских коней. Поймать ее – дело трудное; оно предназначено смельчаку. Есть много способов поимки; простейший – забрасывание чудесной узды в море: конь, как рыбка, попадает на эту узду. Более сложный таков: в полдень морские кони выходят на берег напиться пресной воды: горлышко водоема затыкают шерстью; вместо воды наливают в водоем вина, и когда кони пьянеют, герой вскакивает на выбранную им лошадь и взнуздывает ее. Пойманная, она служит своему хозяину верой и правдой. Главной, если можно так выразиться, специальностью морской лошади является перенос хозяина через море. Делается это отнюдь не вплавь, а каким-то особенным сказочным способом. Иногда это производится и символически: лошадь, например, велит своему хозяину взять меч, приставить его рукояткой ко лбу, а острием к морю, и когда он это исполняет, они оба оказываются на том берегу.