Артур Конан Дойл
Шрифт:
От таких почестей он не желал отказываться, ведь он сможет побывать в землях Паркмана, пройти по тем лесам, где обитали ирокезы из его «Изгнанников». Путешествие по Канаде, умеющей чествовать так изящно, обещало обернуться настоящим королевским турне. Однако сначала они с Джин провели беспокойную, суетливую неделю в Нью-Йорке. Америка и на этот раз признала его своим. В 1894 году он был известным писателем. Теперь же он был великим человеком. Но, как мы увидим, в нем не было и тени чванства.
Не успел еще лайнер «Олимпик» 27 мая 1914 года показаться в виду Манхаттана, а в прессе уже
Как изменился горизонт, над которым теперь высился голиафом небоскреб Вулворта!
— Позвольте, прошлый раз, когда я был здесь, самым высоким был «Тауэр»! Что, что? Избирательные права для женщин?
Они остановились в «Плаза». И пока в коридорах гостиницы его осаждали все новые и новые репортеры, Джин, сидя в розовой гостиной их апартаментов и наблюдая грозу, разразившуюся над Центральным парком, удовлетворяла любопытство американок. Конан Дойлу особенно польстило, что о нем написали, будто ему не дашь больше сорока и будто из него вышел бы отличный полисмен. Но некоторые заголовки утренних и вечерних газет резанули по глазам, как яркая вспышка света в темной комнате.
Нью-йоркская «Уорлд» за 28 мая:
«Шерлок здесь; ждет линчевания „диких женщин“».
Нью-йоркская «Мейл»:
«Суд Линча — лекарство Конан Дойла от суфражизма».
Нью-йоркская «Америкен»:
«Конан Дойл заявил: пусть суфражистки перемрут от голода».
— Я не говорил этого, — в ужасе кричал он Джин.
— Но, дорогой, ты говорил что-то очень похожее.
— Я только сказал, что боюсь,как бы их не линчевали. А «Джорнэл» представляет дело так, будто я утверждал, что возглавлю линчевание и буду вешать их собственноручно.
Он был очень раздосадован. Его, чей кодекс поведения не позволял ему произнести даже грубого слова в присутствии женщины, изобразили вешающим суфражисток на фонарных столбах вдоль Риджент-стрит! И он бессилен здесь что-нибудь исправить.
Однако все уладилось. Те же журналисты, которые нигде и ни на шаг не отставали от них, разве что когда Уорден Кленси запер его в камере Синг-Синга, поместили в своих газетах его ответ. На том дело и кончилось. Из официальных приглашений он смог принять только одно — то, которое получил посредством аппарата Маркони, когда еще находился в Атлантике, — приглашение на завтрак в Обществе Паломников, действительным членом которого он состоял в Лондоне. Джозеф Х. Чоут, бывший посол в Великобритании, представил его как самого известного из живущих англичан, и самый известный из живущих англичан произнес спич об англо-американских отношениях.
«Все в этом городе будто сговорились таскать нас повсюду». Неделя проносилась головокружительно. В моду входило танго, Бродвей уже мог гордиться своими огнями, а в «Клочке бумаги» они видели Джона Дрю и мисс Этель Барримор. На седьмом ярусе тюрьмы Тумз ему показали английского заключенного, именовавшего себя сэром Джоном Греем, но более известного полиции под именем Джо Бумажный Воротничок.
«Сэр Артур, — писала „Ивнинг сан“, — заинтересовался Чарльзом Бекером. Ему все
Накануне их отъезда в Монреаль пресса вложила в его уста намек («он не говорил этого буквально», — признавалась добросовестная «Сан»), будто он привезет Холмса в Нью-Йорк и поселит на Вашингтон-сквэр. «Ему определенно понравился этот город», — отметил «Джорнэл», и на сей раз он не ошибся.
А затем началось восхитительное путешествие по Канаде. В собственном пульмановском вагоне, соединяющем в себе гостиную, столовую, спальню, они проделали почти три тысячи миль от Монреаля до Джаспер-парка на границе с Британской Колумбией. От озера Джордж до реки Ришелье, где рыскали некогда ирокезы — охотники за скальпами, слышалось ему дыхание зловещих стивенсоновских строчек:
Война разразилась в лесистом краю, За морем вдали лежащем, Война засад в полночной мгле И выстрелов из чащи.В долгом путешествии из Оттавы к Виннипегу и Эдмонтону отошли на второй план прежние видения из его «Изгнанников».
«Едва я приехал в Канаду, я только и делаю, что говорю, — сказал он во время выступления в Эдмонтоне, — мне почти нечего прибавить об Англия такого, чего бы вы сами не знали. Истинная опасность — в угрозе войны».
За Эдмонтоном на дальней границе Альберта поднималась цепь Скалистых гор. Когда-то давным-давно воображение переносило его сюда и вместе с капитаном Майн Ридом настреляли они тогда немало медведей. Теперь, конечно, не могло быть и речи об охоте в заповеднике Джаспер-парк, где они были гостями полковника Мейнарда Роджерса.
Но они выезжали на верховые прогулки (Джин — в своей стихии) по бескрайним зарослям елей, простирающимся ниже уровня снегов. Они останавливались на привал в вигвамах и удили рыбу в ледяной воде озер. И каждый божий день посыльный верхом привозил телеграмму от Лили Лоудер-Симондз, заверявшей Джин, что с ее детьми все в порядке.
«Мы много бродили по окрестностям, — рассказывал Конан Дойл на обратном пути, — и уже стали воображать, что одни на белом свете, пока не повстречали бурого медведя. Тут наши фантазии улетели прочь, а за ними следом и мы».
Все канадское турне заняло меньше месяца. У Конан Дойла зародилась идея новой, канадской, повести, и он обмолвился об этом прессе в Виннипеге. «Нет, нет, она будет не о Шерлоке Холмсе, не о северо-западной конной полиции и не о том и другом вместе». В Англию они вернулись в начале июля рокового лета 1914 года.
Приехав на вокзал Ватерлоо, он увидал на прилавках июльский номер «Стрэнда» со своей «Опасностью!». Редактор сопровождал ее двенадцатью отзывами военно-морских специалистов, которые автор видел еще в гранках и в которых разбирался вопрос о реальности описанной ситуации.
Семь из двенадцати комментаторов были адмиралами, по преимуществу отставными, и почти все они отнеслись к возможной опасности весьма легкомысленно, полагая, что Британским Островам не могут причинить вреда несколько субмарин под командованием каких-то отчаянных сорвиголов.