Артур
Шрифт:
— Ты прав, — сразу согласилась Харита.
— Ну, — воскликнул Элфодд, — я знаю кое-что посильнее страха. — И тут же громко начал читать псалом: "Господь — твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое. Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь".
И сразу в комнате стало легче дышать, тягостный страх отступил.
Настоятель повернулся ко мне и молвил:
— Итак, Пеллеас, расскажи мне все, что знаешь об этих чарах, но только не здесь. Мы пойдем
Я поведал ему все то же, что прежде Харите. Добрый настоятель слушал мой горестный рассказ, хмурился и время от времени кивал головой.
— Без сомнения, — заключил он, выслушав до конца, — все, как мы и заподозрили: сильнейшее колдовство. Чтобы победить его, потребуется оружие не менее сильное.
— Что ты задумал, Элфодд?
— Скоро увидишь. А сейчас, Пеллеас, принеси немного елея. И крест, который Давид дал Аваллаху, — его тоже возьми. Я пока вернусь к Мерлину.
С этими словами настоятель торопливо вернулся в комнату, а я отправился выполнять его поручения: взял сосудец с елеем и пошел к Аваллаху за крестом. Крест этот я как-то раз видел, много лет назад, но не знал, где он хранится. Аваллаха я застал в покоях одного: старое увечье снова его мучило, и он лежал на ложе.
— Я не стал бы тревожить тебя, господин, — молвил я в ответ на разрешение войти, — но нам нужен крест, который тебе дал Давид.
Король медленно приподнялся на локте.
— Крест Давида? — Взгляд его упал на сосудец в моей руке. — Все по-прежнему?
— Да, — отвечал я. — Сейчас с ним Элфодд.
— Крест здесь. — Аваллах показал шкатулку на столе рядом с ложем. — Возьми его. Я пойду с тобой... — Он попытался встать, но помешала боль. — Ах! — Он упал на спину и, стиснув зубы, попытался подняться вновь.
— Прошу, оставайся здесь, — быстро сказал я, — и поддержи нас своими молитвами. Мы так в них нуждаемся.
— Хорошо, — согласился он, снова откидываясь на спину. — Буду молиться... Но новости сразу сообщи мне.
Я пообещал и вернулся к Мерлину с крестом и елеем. Крест Давида, как назвал его Аваллах, был маленьким, незатейливо вырезанным дубовым распятием, за долгие годы сгладившимся от прикосновения рук.
Элфодд поцеловал крест, который я ему протянул, и, возложив ладонь на сосудец с елеем, освятил его молитвой.
Он подошел к ложу, сел напротив Хариты, налил немного елея на левую ладонь и, коснувшись освященного масла пальцами правой руки, помазал Мерлину лоб.
Когда он опустил руку, на челе Мерлина поблескивал в свете горящих свечей знак креста.
Взяв распятие, настоятель поднял его над головой Мерлина и возгласил:
— Всемогущий, Защитник, Избавитель всех, призывающих Твое имя, простри над рабом Твоим десницу Твою. Он спит, Отче, смертным сном, ибо враг уловил его и связал сильными чарами. Дух его отравлен, Отче, мощным и гнусным чародейством. Молим Тебя, исцели нашего брата и восстави. Царь Небесный, посети его милостью Твоею и возврати нам.
Боже Живой, яви Свое могущество в защите Своего достояния, да восхвалим Тебя с высот. Молим Тебя во имя Святейшего и Всемилостивейшего Твоего Сына Иисуса Христа.
Закончив молитву, Элфодд тихо положил крест на грудь Мерлину.
Харита выдавила слабую улыбку.
— Спасибо, Элфодд.
Настоятель сложил руки и взглянул на Мерлина.
— Мы сделали все что могли, — сказал он.
— Должно помочь, — промолвила Харита. — Дай Боже, чтоб помогло.
— Я посижу с ним, — вызвался Элфодд. Он шагнул к низкому ложу, взял Хариту за руку и поднял. — А теперь иди и поспи немного. Когда будет нужно, я за тобой пошлю.
Харита неотрывно смотрела в лицо Мерлину.
— Нет... я побуду здесь. Все равно мне не успокоиться, пока я его не вижу.
— Тебе лучше уйти, — сурово произнес Элфодд. Голос его утратил всякую мягкость.
— Если ты так думаешь... — начала Харита, впервые отрывая глаза от сына.
— Поверь мне. Будет надо, я тебя позову.
Харита нехотя подчинилась, а мне сказала:
— Побудь с настоятелем, Пеллеас. Вдруг ты ему понадобишься.
— Как пожелаешь, госпожа моя.
Она вышла, тихонько притворив за собой дверь.
— Ей тяжело, — вздохнул Элфодд, — но, поверь мне, так будет лучше. Она всячески стремится ему помочь, но тревога, такая естественная в матери, может оказаться только во вред ему. Увидишь, враг ею воспользуется. Страх, боязнь, сомнения — вот пища для проклятия.
Настоятель придвинул к ложу стул и приготовился бдеть всю ночь.
— А теперь иди, Пеллеас, я за ним посмотрю.
— Я останусь, как обещал.
— Хвалю твое побуждение, но ты больше поможешь хозяину, если позаботишься о себе. Иди спать. Надо будет, я разбужу.
Хотя небо на западе еще не погасло, я пошел к себе и растянулся на лежанке, думая, что не смогу уснуть. Однако, стоило закрыть глаза, дремота накрыла меня с головой.
Во сне я вошел в то состояние, когда человек ближе всего к Иному Миру. Завеса, разделяющая миры, истончилась, и я ощущал окутавшую Тор бурлящую тьму. Глубокую, непроницаемую, черную, как смерть, тень ненасытного зверя — мерзкой крылатой твари, которая свивается, подобно змее, стискивая кольцами Тор и дворец на нем.
Я не различал мерзкое чудище, но слышал его яростный рык и ощущал леденящий холод, исходящий от него.
Я трепетал, думая о силе, которая пробудила его к жизни и выпустила в мир. Но, как ни могуче было это порождение ада, что-то его сдерживало, хотя я не мог понять, что.
Сон сгущался, мой внутренний взор затуманился, однако чувства были острее, чем наяву. Я спал и не спал. Душа во мне бодрствовала и чуяла окружающую опасность.
Опасность была близка. Величайшая опасность.
Мне казалось, что я обрел крылья и полетел, потому что земля проносилась внизу: острые скалы и каменистые холмы, размытые скоростью полета и мглистой тьмой. Дальше и дальше летел я над этой жуткой пустыней, куда-то стремясь, но не достигая цели.