Арьяны
Шрифт:
Глава 4
Похоронная процессия под проливным дождём медленно движется к месту погребения. Пашка и ещё трое крепких мужчин в военной форме несут гроб. Со мной под руку, надрывно рыдая, шествует соседка Нина Степановна – худощавая женщина с желтоватым лицом и короткими седыми волосами. От неё пахнет лекарствами и выпечкой. Следом тянется вереница многочисленных провожающих: бывшие коллеги по школе и ученики, представители того самого общества с сомнительным названием «Дружина» и прочие знакомые Зинаиды
Мне предлагают произнести речь над могилой, но ничего, кроме «Прости» и «Люблю тебя» выдавить не получается. Зато какой-то усатый дядька в генеральском мундире толкает длинную, преисполненную глупого пафоса речь о заслугах перед Родиной и важность исторической памяти. Его примеру следуют ещё несколько человек. Из-за грохота дождя, ударяющегося о зонт, и половины слов не разобрать. Но меня это мало волнует. Хочется поскорее оказаться наедине со своим горем и нареветься вдоволь. На публике у меня это не получается.
Пашка первым бросает горсть земли на крышку гроба. Я шагаю за ним и подкатываюсь на мокрой глине, едва не падая в яму. Брат реагирует молниеносно и успевает меня поймать. Толпа отзывается нестройным оханьем.
– Ой, плохая примета, – трагично шепчет в спину Нина Степановна.
Но мне сейчас не до суеверных стариков. Всё моё внимание приковано к тёмной фигуре мужчины в капюшоне, стоящего у раскидистого тополя в десяти метрах от нас. Из-за него и случился этот конфуз.
– Кто это? – спрашиваю брата, заметив, что он смотрит туда же.
– Ты о ком?
– Тот мужчина… – я застываю на полуслове, с удивлением обнаружив, что незнакомца уже и след простыл. Жду в течение нескольких минут, что он мелькнёт вновь среди могил, однако больше в той стороне никакого движения не наблюдается.
– Там, у дерева был мужчина.
– Я никого не видел.
Пашка прячет беспокойство за наигранным равнодушием. Меня это невероятно злит, но устраивать сцену на кладбище не хочется, поэтому решаю отложить допрос на вечер. Однако план проваливается, потому что по возвращении домой братец заваливается спать. Мне же, напротив, до утра не удаётся сомкнуть глаз. В итоге просыпаюсь я только к обеду следующего дня. Пашка к тому времени успевает сварганить уху из красной рыбы и съездить в город по делам.
– Ты ведь видел его, не отрицай.
Момент для вопроса идеален. Мы оба сытые и слегка разморённые вернувшейся после вчерашней непогоды духотой.
– Даже если и так, какая разница? – нехотя отвечает Пашка.
– Ты знаешь этого человека?
– Нет.
Пашка выглядит невозмутимым. Явно готовился к моим нападкам. Но отступать – не в моих правилах.
– Тогда почему забеспокоился?
– Ты чуть в могилу не свалилась! Будешь тут спокойным.
Брат прячет довольную ухмылку за стаканом холодного лимонада. Выкрутился, зараза.
– Обвиняешь всех вокруг в сокрытии правды, а сам не лучше, – бросаюсь в отчаянии последним слабым аргументом и демонстративно отворачиваюсь к
Он это серьёзно? Снова этот раздражающий снисходительный тон.
– Вот только не надо делать из меня дурочку, которой не…
– Я тебя проверял, – грубо перебивает он. – Специально подстёгивал интерес своим молчанием и уходами от ответов. Это был обычный человек, который пришёл навестить кого-то из покойных родственников. Вероятно, он просто засмотрелся на церемонию.
Признание брата застигает меня врасплох.
– Но… ради чего? – сдавленно шепчу я, чувствуя себя круглой дурой.
– Чтобы подтвердить свои догадки.
Мягкий стук заставляет поднять глаза. Маленький пузырёк с зелёными таблетками грозно возвышается над столом. Под пристальным взглядом Пашки мне неуютно. Будто снова оказалась в одном из своих кошмаров. К сожалению, реальных. Тот допрос десять месяцев назад… Они смотрели на меня так же. Женька, лежащий в больнице. Его отец со снисходительным: «Ты не виновата».
Ещё раз я этого не вынесу.
– Они помогают уснуть, но не избавляют от кошмаров. Я прав?
Молча киваю, ибо на слова попросту нет сил.
– Тот, кто дал тебе эти таблетки, подделал инструкцию, приписав обычным конфетам для смягчения боли в горле, свойства успокоительного.
– Что?
– И очевидно, ему известно о твоём недоверии к более мощным седативным препаратам, – невозмутимо продолжает брат. – Потому-то он и сделал ставки на старый-добрый эффект Плацебо. Вследствие чего, я могу сделать только один вывод: этот человек любит тебя, но не уважает. Любит, потому что беспокоится о твоём ментальном состоянии. Не уважает, потому что не верит в то, что ты способна адекватно принимать решения.
Первое желание после этих слов – врезать Пашке. Второе – врезать Женьке. Третье… На третье нет ресурса, потому что злость опустошает.
– В первую ночь здесь мне приснилась бабушка. – Сама не знаю, зачем открываюсь брату, который последние два дня только и бросался насмешками. Но отчего-то мне кажется, что сейчас он не станет глумиться. – С отцом. Раньше он никогда не заговаривал со мной во сне. А в этот раз всё будто наяву… Папа сказал, что мне нельзя находиться Скрове, а бабушка хотела его прогнать, они ругались. Потом начался ураган, и меня перебросило в обычный кошмар с моргом и телами родителей.
Реакция Пашки совсем не такая, как я ожидала. Его зрачки беспокойно мечутся, блуждая по комнате. Видно, он едва успевает угнаться за собственными мыслями. Чёрные брови напряжённо сдвинуты. Руки скрещены в защитном жесте. Наконец, его взгляд останавливается на мне, и у меня по спине пробегают мурашки – настолько пугающим он выглядит в этот момент.
– О чём именно они спорили?
– Папа кричал что-то про её слепую веру, из-за которой мне якобы грозит опасность. Но это же бессмыслица какая-то…