Assassin’s Creed: Renaissance
Шрифт:
— Многие, кто мог помочь нам, сбежали, — объяснил ему Макиавелли. — Но даже злейшие враги Савонаролы за пределами города-государства, — я говорю о Герцоге Милана и о нашем старом друге Родриго, папе Александре VI, — не сумели вытеснить его из города.
— А эти костры?
— Самая безумная задумка из всех. Савонарола и его ближайшие помощники организовали группы последователей. Они ходят от двери к двери, требуя сдать все, что они считают сомнительным, включая косметику и зеркала, не говоря уже о картинах и книгах. Это все считается аморальным. А еще все виды игр, включая шахматы, и, ради Бога, даже музыкальные инструменты. Монах и его последователи полагают, что люди после этого будут больше уделять времени религии. Они свозят все вещи на площадь Синьории, собирают огромные костры и сжигают. — Макиавелли покачал головой. — За это дни Флоренция утратила много ценного и красивого.
— Но город уже сыт по горло этими действиями?
Лицо Макиавелли просветлело.
— Верно. И эти настроения являются нашей главной опорой. Думаю, Савонарола искренне считает, что не за горами Судный День. Беда в том, что никаких знаков приближающегося конца нет. Даже те, кто страстно верил ему, начали сомневаться в этой вере. К сожалению, многие из тех, кто обладает влиянием и властью, продолжают его поддерживать. Если бы их можно было устранить.
Так для Эцио начался безумный период выслеживания и убийства сторонников Савонаролы. Они действительно были из совершенно разных слоев населения — среди них был художник, старый вояка, торговец, несколько священников, доктор, фермер и один или два аристократа. И каждый из них фанатично цеплялся за идеи, что внушил им Монах. Некоторые перед смертью осознавали безумие, творимое их руками, другие оставались непоколебимы в своих убеждениях. При выполнении этого неприятного задания, Эцио чаще обычного подвергался смертельной угрозе. Но скоро по городу поползли слухи — о них говорили под покровом ночи, шептали в подпольных тавернах и мрачных переулках. Ассасин вернулся. Ассасин пришел, чтобы спасти Флоренцию.
Эцио глубоко печалило, что город, где он родился, где жила его семья, где осталось его наследие, запачкан ненавистью и безумием религиозного рвения. С тяжелым сердцем нес он смерть. Ледяной ветер смерти очищал испорченный город от тех, кто лишил Флоренцию ее славы. Как и всегда, он убивал с жалостью, понимая, что иного пути для тех, кто так отдалился от Господа, просто нет. Действуя в темное время, он всегда следовал велению долга перед Кредо.
Постепенно общее настроение в городе поменялось. Савонарола заметил, что теряет поддержку. Макиавелли, Ла Вольпе и Паола, работая совместно с Эцио, сумели поднять бунт, которому способствовало медленное, но верное просвещение народа.
Последней целью Эцио был обманутый проповедник, который, когда Эцио наконец разыскал его, читал толпе проповедь перед церковью Санто-Спирито.
— Жители Флоренции! Подходите, соберитесь вокруг! Выслушайте меня! Приближается конец света! Настало время покаяться! Попросить прощения у Господа. Слушайте меня, если не видите, что происходит. Знамения уже вокруг нас: Войны! Голод! Болезни! Коррупция! Все это предвестники Тьмы! Мы должны быть тверды в своей вере, чтобы Тьма не поглотила нас! — Он обвел толпу пылающим взором. — Я вижу, что вы сомневаетесь. Вы думаете, я сошел с ума. Ох… Но разве не говорили то же самое об Иисусе римляне? Знайте, что когда-то я тоже был неуверен, как вы, так же сомневался. Но потом ко мне пришел Савонарола. Он показал мне истину! И глаза мои открылись. И теперь я стою перед вами в надежде, что сумею открыть ваши! — Проповедник вдохнул воздух. — Поймите, что мы стоим на краю пропасти. С одной стороны великолепное Царство Божие. С другой — бездны отчаянья! Вы же колеблетесь на краю. Люди вроде Медичи и других благородных семей, которых вы называли хозяевами, стремились лишь к накоплению земных благ. Они променяли веру на плотские наслаждения, и они хотели, чтобы вы поступили так же, — он сделал эффектную паузу и продолжил. — Наш мудрый пророк однажды сказал: «Единственное, чем мы обязаны Платону и Аристотелю, то, что они дали нам множество аргументов, которые мы можем использовать против еретиков. Но оба философа сейчас горят в аду!» Если вам дороги ваши бессмертные души, вы сойдете с сего нечестивого пути и примите учение нашего пророка, Саванаролы. Лишь когда ваши тела и души очистятся, — откроется вам слава Господня! Вы станете теми, кем и создавал вас Господь: преданными и послушными слугами Его.
Но толпа уже редели, теряя интерес, и, наконец, с площади ушли последние люди. Эцио двинулся вперед, обратившись к обманутому проповеднику.
— Я чувствую, что ты сам веришь в свои слова.
Проповедник рассмеялся.
— Не всем из нас нужно принуждение. Я действительно верю. Все, то он говорит — истина!
— Ничто не истинно, — отозвался Эцио. — Я делаю это с тяжелым сердцем.
Щелкнул клинок на запястье, и Эцио вогнул его в проповедника. «Покойся с миром», — прошептал он. Отвернувшись от убитого, он низко натянул капюшон.
Это был долгий, трудный путь, но под конец Савонарола невольно стал союзником ассасина, потому что финансовая власть Флоренции ослабла. Монах ненавидел торговлю и накопление денег, — две вещи, сделавшие город великим. Судный День так и не настал. Францисканский монах предложил установить истинность учения Савонаролы испытанием огнем. Савонарола отказался, и его авторитет пошатнулся. В начале мая 1497 года молодежь устроила по городу шествие в знак протеста. Протест перерос в бунт. После этого вновь стали открываться таверны, люди вернулись к песням и танцам, к азартным играм и проституции — от души радуясь этому. Открылись предприятия и банки, медленно, но верно в город потянулись беглецы — городские кварталы были освобождены от влияния Монаха. Это случилось не в одночасье, но, в конце года, практически через день после бунта падение Саванаролы, упорно продолжавшего цепляться за власть, стало казаться неизбежным.
— Ты справился, Эцио, — сказала ему Паола, ждавшая Эцио вместе с Ла Вольпе и Макиавелли перед вратами комплекса Сан-Марко, стоя в огромной, неконтролируемой толпе, пришедшей из освобожденных районов.
— Благодарю. Но что тут происходит?
— Смотри, — кивнул Макиавелли.
С грохотом распахнулась дверь у них над головами, и на балкон вышла худая фигура, закутанная во все черное. Монах сердито посмотрел на собравшихся внизу.
— Тихо! — приказал он. — Я требую тишины!
Испытывая благоговейный трепет, толпа замолчала.
— Почему вы здесь? — потребовал ответа Савонарола. — Почему беспокоите меня? Вы должны очищать свои дома!
Но толпа лишь неодобрительно взревела.
— От чего? — крикнул кто-то. — Ты уже все забрал у нас!
— Я не хотел вмешиваться! — ответил ему Савонарола. — Но теперь вы сделаете так, как прикажу вам я. Вы покоритесь мне.
Он извлек из мантии Яблоко и высоко поднял. Эцио увидел, что на руке его не хватало пальца. Яблоко начало светиться, толпа, задыхаясь, отступила. Но Макиавелли сохранил спокойствие, предупреждающе крикнул своим, и не колеблясь бросил кинжал, вонзившийся в предплечье Монаха. С воплем боли и ярости, Савонарола выронил Яблоко, упавшее с балкона в толпу внизу.
— Неееет! — закричал он.
Внезапно он словно уменьшился, его поведение стало казаться жалким и постыдным. Для толпы этого оказалось достаточно. Они собрались и штурмом взяли врата Сан-Марко.
— Быстрее, Эцио, — произнес Ла Вольпе. — Найди Яблоко. Оно где-то здесь.
Эцио увидел его, катящееся под ногами толпы. Эцио нырнул в толпу, пропихиваясь в ней, и, наконец, оказался совсем рядом с Яблоком. Он быстро сунул его в поясной кошель для сохранности. Теперь ворота Сан Марко были распахнуты, вероятно, кто-то из братии обладал доблестью и решил спасти церковь и монастырь, а так же свою шкуру, приняв неизбежное. Среди них было немало тех, кому деспотизм Монаха стоял поперек горла. Толпа хлынула через ворота, и, несколько минут спустя, появилась вновь, таща Савонаролу, отбивающегося и кричащего.
— Отнесите его ко дворцу Синьории! — скомандовал Макиавелли. — Там будет суд!
— Идиоты! Богохульники! — кричал Савонарола. — Бог свидетель — это святотатство! Как вы смеете обращаться с Его пророком подобным образом? — его вопли частично заглушили кричи толпы, но он отчаянно цеплялся за свою ярость и страх — Монах знал, что это его последняя возможность остаться в живых.
— Ертики!! Вы все сгорите за это в аду! Слышите? Вы сгорите!
Эцио и остальные ассасины пошли следом за толпой, уносящей Монаха прочь, который со смесью мольбы и угрозы кричал: