Атаман Ермак со товарищи
Шрифт:
царского дворца. Здесь толпились спешенные дворяне, потому что в палаты пускали не всех. Высоко над толпою плыли боярские шапки…
Стой! Гляди! — толкнул Черкаса Болдырь. — Мои того навроде я знаю! Он к Ермаку под Казанью приезжал!
Верно! — перехватил его взгляд Черкас. — Он к нам тута в Москве приходил! Эх, кабы знать, как зовут…
И, прежде чем придумать, что он будет делать, молодой есаул заработал локтями, поднырнул под пышку стрельца и явился к самому лицу нарядно одетого дьяка Урусова.
Куды ты, сукин сын! — орали на него стрельцы. По следом
Государь! Батюшка! — завопил Черкас в самое лицо Урусову. — Атаман мой Ермак Тимофеевич тебе поклон прислал!
— Откуда?! — кинулся к Черкасу дьяк.
— Мы Сибирь-город взяли! Атаман Сибирским ханством Москве кланяется.
— Не может быть! — ахнул дьяк. — Не может быть!
— Двадцать телег мягкой рухляди привезли!
— Молчи! Где вы стоите?
Да третью неделю в приказ Разрядный пройти но можем. Все пороги обили!
— Где остановились?! — прокричал уносимый потоком гостей дьяк.
— У Алима-сотника…
— Сидите тихо — меня дожидайтесь!
Вместе с повалившими валом гостями Урусов скрылся в дверях дворца.
— Слава тебе, Господи! — сняв шапку, перекрестился Черкас. — Ну, может, дело наше стронется…
Ходы, галереи, лестницы и палаты дворца были битком набиты дворянами, боярами и прочей знатью, нарядившейся в собольи шапки и шубы на бобрах под парчою. Вытянув шею, Урусов заглянул в палату, где принимали послов.
Иван восседал на троне; перед ним лежали три короны, четыре рынды в блестящих серебряных парчовых кафтанах держали секиры-топорики. По стенам па длинных лавках плотно сидели бояре и князья. Посланник закончил речь и поклоны, передал Царю королевские грамоты. В знак особого уважения, принимая их, Царь снял шапку и справился о здоровье «сестры своей королевы Елизаветы»; посол был допущен сесть рядом с Царем на покрытую полавочником скамью.
На этом торжественная часть посольства закончилась. В следующие дни пошли секретные переговоры и несколько публичных заседаний с думными боярами.
Вот тут-то особо обсуждалась вторая причина при бытия английского посольства и присутствия в нем снаряженного на купеческие деньги Джерома Боуса.
Россия сильно задолжала Англии во время Ливонской войны, когда получала оттуда военное снаряжение. Пользуясь тем, что денег после войны у России не было, английские купцы-поставщики рассчитывали добиться от Царя дополнительных привилегий к тем, что они уже имели, в частности — беспошлинной торговли через Белое море.
Теперь же купцы просили даровать их компании исключительное право на торговлю на Русском Севере в устье Мезени, Печоры и Оби. В Посольском приказе давно скапливались донесения о том, что английские купцы собирают сведения о Сибири. Они не однажды были замечены в расспросах холмогорских поморов, тех, что знали дорогу в Мангазею.
Когда-то Царь поддался уверениям англичан, что они сыщут путь через Студеное море в Индию и Китай. Но годы шли, путь не сыскивался, а вот в Сибирь, откуда поступали бесценные меха, англичане уже наведались.
Соединив все сведения о деятельности
Дьяки доносили Царю, что «в тех местах ведутца соболя да кречеты; и только такие дорогие товары, соболя и кречеты пойдут в Английскую же землю, и нашему государству как без того быть?!»
Послушавшись дельных советов, Царь приказал боярам и переговорах с англичанами держаться крепко. И дума ответила англичанам кратко и веско: «А о реке Оби, да о Изленде-реке, да о Печоре-реке и о тех урочищах им отказать».
Гадать приходится, повлияло ли на такое решение Сибирское посольство казаков, или в Москве и сами понимали, что они могут потерять, но одно бесспорно: когда казаки наконец попали ко двору и вывалили перед государевыми дьяками драгоценную пушнину — эффект был громоподобный! Подобных мехов прежде не видели в таких количествах! После многолетних кровавых поражений впервые была получена весть о взятии новой земли в прибыток России. Москва ахнула!
Государь приказал звонить во все колокола! Казаки» наградили сукнами и камками, дали денег и всем прощение всех прежде совершенных преступлений… Государь «забыл» о грамоте, посланной Строгановым! Они были не только прощены за проявленное своевольство, но как бы давалось понять, что они, Строгановы, снаряжая казаков в Сибирь, действовали по указанию царскому, по его воле.
Казаков всячески ласкали. Зазывали в богатые дома. Дарили подарки. Ежедневно Черкас и Болдырь должны были ходить в Разрядный приказ, где диктовали нескольким писцам «Скаски о Сибирском взятии». Особое значение придавалось точности сведений о пути через горы, о населении, числе воинов и т. д.
В ответ же на просьбы и слезные моления казаков поскорее послать подкрепление в Сибирь, где пропадают, удерживая из последних сил столицу Сибирского хамства, казаки, ответ был дан не вдруг.
То есть решено-то было сразу! Подкрепление послать! Да посылать оказалось некого.
Казаков вызвали к Царю. За два дня до этого их гоняли в баню, стригли и выдавали новое платье. Ведомые дьяком Урусовым, двадцать пять казаков, цокая коваными сапогами, прошли в малый царский покой.
Царь, совершенно опухший, отечный, расплывшийся, сидел на троне в окружении дворян-рынд, бояр и думных дьяков. Он был страшен. Совершенно дряхлый, седой и облысевший старик пугал землисто-зеленым цветом лица и жгучим взглядом серых, таившихся под насупленными бровями глаз.
Он долго расспрашивал о походе. О Ермаке. Спрашивал о сражениях, о том, велико ли войско Кучума.
Казаки отвечали с толком и расстановкой, нисколько не робея бояр и дворян. Урусов перед тем, как привести их к Царю, робеть не велел. И то, как, прослышав наконец-то о победе Ермака, встречала их Москва, придавало им достоинства. Однако Царь ни на минуту не забывал, что перед ним казаки — народ подлый, то есть роду простого, незнатного. Потому награды и царская благодарность были самые простые и немудреные: сукном, деньгами… Царь взял со стола первый попавшийся кубок и послал его в подарок Ермаку, кубки поменьше — другим атаманам.