Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»
Шрифт:
Махнув рукой, Алексей Михайлович сказал:
– Какое там! Раз попал на дыбу, уже не опасен. Зверя на воле остерегайтесь, а коли он уже на цепи, чего его бояться?
– Золотые слова, – закивал головой дьяк. – В клетку их, воров! Да на дыбу! Да в кровь!
– Злоблив ты, – брезгливо вздрогнув, отвернулся от дьяка царь. Взяв в руки гусиное перо, коих во множестве лежало на столе, он принялся тыкать его в колеблющееся пламя свечи. – Погляди, где там сотник загинул, – не поворачивая головы, приказал царь.
Дьяк было кинулся выполнять приказание, но тут дверь отворилась и вошел сотник. За ним, звеня кандалами, шатаясь, с трудом переставляя ноги, через порог перешагнул мужик. Увидев сидящего за столом царя, он упал на колени.
– Помилосердствуй, государь! – завопил он, протягивая к царю закованные в цепи руки. – Безвинного изводят слуги твои, и огнем, и железом…
– У, падаль, раскудахтался! – выругался сотник и остервенело ударил кованым носком сапога мужику в бок. Тот, заткнувшись на полуслове, зашелся дыханием, выкатив глаза, повалился на пол.
– Изветчика сюда! – указал перстом царь.
Подручные палача, подхватив мужика под руки, поставили его перед столом, но тот, еще не отойдя от полученного удара, продолжал таращить глаза и хватать жадно ртом воздух.
– Кто таков? – не глядя на мужика, спросил царь.
– Дозволь, государь, я отвечу, – склонился к царю Дементий Башмаков. – Это купец Федька Сомов. С изветом на воров сам пришел, на пытке извет свой подтвердил.
– Почто же тогда его в железе держишь? – подняв от стола взгляд, строго спросил царь.
– Не говорит изветчик, за что ворами отпущен был на волю, да отпущен без выкупа. Думается мне, что заодно он с ворами. А как воры на Москве объявились, надумал он от них избавиться, потому и донес.
Царь, соглашаясь с доводами дьяка, молча кивнул.
– Покажите ему вора, – приказал Алексей Михайлович.
Поляка, высвободив от ремней, подвели к столу.
– Он! Он это! – обрадованно заорал купец, указывая пальцем на Поляка. – Из-за него, душегуба, и мне жизни нет!
Поляк, превозмогая кровавый туман, еще застилавший взор, но уже узнав Федора Сомова по голосу, поднял от груди голову и, глядя на доносчика, прохрипел осипшим от натуги голосом:
– Что, Иудушка? Не впрок пошли тридцать сребреников за предательство твое? Подавился?
– Это ты, ты виноват! Удумал супротив государя…
– Брешешь, червь! – перебил речь купца Поляк. – Из навоза душа твоя продажная, в навоз и уйдешь! Я же не продавал. Челобитную государю вез, в том и дело мое, и вина моя. А ты, солгавши самому царю, в аду камения огненные глотать будешь! Иудушка!
Поляк плюнул кровавой слюной в лицо купцу и отвернулся.
– Не верь ему, государь! Не верь! Со злобы он! – затрясся от страха Федька Сомов. – Извет то. Напраслину на меня вор возводит.
– Молчи, холоп! – поднялся с кресла царь. – Намозолил уши мне криком своим, – и, обращаясь к Поляку, спросил: – Значит, ты и есть Поляк?
Тот кивнул головой.
– А где воры, с коими ты на Москву пришел?
Поляк молчал.
– Кто на Москве в знакомцах твоих? У кого все эти дни прятался?
Поляк, пожав плечами, ответил:
– Товарищи мои на Волгу подались. Договор промеж нас был такой: коли взят головой буду, чтоб уходили, значит, из Москвы. Ночевали же на погорелье, от его двора недалече, – кивнул он на купца.
– Врешь, вор! – перебил его царь. – Здесь товарищи твои. Ну, да не долго им по воле гуливать. Что же мне с тобой делать? – задумался Алексей Михайлович. Оглядев еще раз Поляка с ног до головы, он приказал: – За дерзостные речи дать ему десять боев плетью, а после того отвести в Разбойный приказ, там ему место, – и, обернувшись к Дементию Башмакову, добавил: – Негоже по разбойному делу в Тайном приказе дело вести, на то Разбойный приказ имеется. Этому же, – кивнул он на застывшего в ужасе купца, – за навет супротив правды, за ложь мне, государю своему, лишить и звания, и живота, жену и детей, и служек дворовых отдать в казну, а самому изветчику заклепать свинцом расплавленным лживое горло!
С криком: «Помилуй, государь!» – Федька Сомов повалился на пол и забился в падучей.
Когда царь вышел из подземелья, дьяк Дементий подошел к Поляку и, сверля его глазами, прошипел:
– Счастье твое удачливо. Ни одному из попавших в этот подвал не удавалось живым выйти. Ты первый. Но не радуйся особо: из Разбойного приказа если и выходят, то токмо для того, чтобы на площади голову положить на плаху.
Дьяк подал знак палачу, Поляка взяли на дыбу, и вновь засвистели в руках палача и его подручных бичи. Последних ударов Поляк уже не ощутил, сознание покинуло его.
3
– Эй! Степан! Вставай, мурло захребетное! – склонившись над похрапывающим стрельцом, толкал его в плечо стрелецкий десятник Никита Буйнов. – Чай, не у бабы под боком, службу править наряжен.
Степан сел на лавку, ничего не соображая, таращил булькатые глаза на десятника.
– Случилось чего? Слобода горит?
– На месте слобода. А ты, дурень плешивый, вставай, колодника вести надобно.
– Оно что, – облегченно вздохнул Степан. – А я заспался малость. Приснилось, будто слобода стрелецкая горит и что меня головешкой по голове…
– Потом доскажешь, пошли! – сердито бросил десятник.
– Куда торопиться-то, ночь ведь на дворе.
– Прошла ночь. Всю службу прохрапел. Светает. Поспеть до рассвета надобно, чтобы не мозолить глаза, с колодником идя по свету.
– Вдвоем поведем колодника? – затягиваясь поясом, спросил стрелец.
– Втроем. Сиволап на дворе дожидается.
– А что за колодник?
– Не ведаю. Ты, чертова голова, собираться будешь? – вспылил десятник. – Что девка на гулянье идя, прихорашиваешься!