Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»
Шрифт:
– Так он гулящий. Ни один поп с таким не окрутит в церкви, – ответила, смеясь, Иринка.
– То дело поправимо. Найдем тебе попа. Можно и Савву, для чего же мы его у себя держим. Он хоч и питух знатный и до баб охоч, а все слуга божий. Так, братья? – обратился он к окружившим их мужикам. – Женим Матвея?
– Женим, женим, – раздалось со всех сторон. – Почто не женить, коли охота молодцу женку заиметь.
– Савва, чертов сын, окрутишь молодых-то? – ищя попа в толпе, воскликнул Федор. – Где же он?
– А-а-а! – закричал красномордый мужик, показывая пальцем в сторону костра.
На пне восседал Савва, еще недавно храпевший под тенью развесистой ели, а теперь, слизывая стекающий по рукам жир, пожирал внушительных размеров кусок зажаренного мяса.
Огромен и внушителен был поп: всклоченные рыжие волосы, торчащие из-под маленькой шапочки-кутафейки; такая же рыжая борода, лопатой покоящаяся на груди; добродушное, вечно хмельное лицо; красный, свеклой торчащий на круглом лоснящемся лице нос и огромный серебряный крест на толстой цепи, болтающийся и позвякивающий, словно вериги блаженного.
– Я убью эту провонявшую бочку! – завопил красномордый и бросился к костру.
Савва, видя разгневанного Савелия, потрясавшего огромным тесаком и несущегося к нему, не выпуская изо рта куска мяса, подобрав при этом полы рясы, бросился наутек.
Гулящие засвистели, заулюлюкали, поощряя погоню.
– Ириньица, – потянул девушку за руку Мотя. – Я те подарочек припас. Взглянь, а?
– Ну что мне с таким увальнем делать, – улыбнулась прощающе Ирина. – Пойдем уж, горе ты мое, погляжу на подарки твои. – И они, взявшись за руки, скрылись в молодом ельнике.
2
– Возвертаются! – раздался радостный крик над становищем. – Атаман идет. Конно идут, верно, все будут.
– Федора не видно?
– Не-ет! Далече еще, у сухой березы, – и помолчав, добавил: – Чавой-то торопятся, наметом идут! Содеялось никак что…
– Не каркай не до времени, беду накличешь! Узнаем, – заключил Федор, и все, разом замолчав, настороженно стали всматриваться в пущу, откуда должны были показаться товарищи.
Вскоре на поляну на черномастом взмыленном жеребце выскочил всадник. По черному запыленному лицу его, оставляя грязные борозды, стекал пот.
– Поляк где? – закричал он, придерживая коня.
– В большом шалаше. Содеялось что?
– Содеялось, – кинув поводья, ответил мужик.
– Трясця тебя бери, что таишься?
– Узнаете еще, – отмахнулся он и побежал к большому, крытому лапником и бычьими шкурами шалашу.
Вскоре один за другим, сдерживая коней, на поляну выехали десятка два всадников. Кони тяжело храпели, роняя на траву хлопья пены.
– Где атаман? Федор где?
– И Цыбы нет.
– И Корявого тож нет, – заметил кто-то.
Всадники тяжело сползали с коней, падая на руки ожидавших товарищей. Тут же предлагалось вино, вода, с кого-то снимали грязную изорванную одежду, у некоторых виднелись черные, набухшие от крови повязки. Раненых осторожно отводили в тень деревьев, обмывали раны, перевязывали. Все это делалось молча, лишь сдерживаемые стоны раненых да храпы загнанных лошадей нарушали тишину.
– А это что за чучело базарное? – воскликнул один из гулящих.
Только сейчас все обратили внимание на монахиню, стоявшую подле завалившегося на бок жеребца. Ее плечи сотрясались от сдерживаемого рыдания. Конь уже не храпел, а только изредка подрагивал тонкими ногами, околевая, да из огромного карего яблока-глаза сверкающей струйкой сбегала слеза.
– На дороге старицу взяли.
– А почто с собой приволокли?
– Кривой велел, чтоб стрельцов не навела, – пояснил кто-то нехотя.
– Ты что, брат? Стрельцы-то откель здесь?
– Идут стрельцы и рейтары тож, – ответил все тот же усталый голос. – Щеличев ведет.
Воцарилось тревожное молчание.
– Братья, чего нам с бабой возиться, – подскочил к монахине один из разбойных. – Подвесить ее за ноги, да и делов-то, – и мужики дружно захохотали.
– Я вам подвешу, коблы! – расталкивая сгрудившихся вокруг монахини толпу гулящих, вмешалась Иринка. – Никак Алёна? Откель ты здесь?
– Так они знакомцы?
– Ну, дела-а, – и, посмеиваясь в бороды, мужики стали расходиться.
– Сядь, отдохни. В лице ни кровинушки. У, ироды! – потрясая кулаком в сторону гулящих, горячилась Иринка. – Совсем бабу спужали!
Алёна села, прислонилась спиной к дереву. Иринка же, вдруг заторопившись и сказав: «Я сейчас», исчезла.
Алёна понемногу успокаивалась. Не такими уж и страшными казались ей эти бородатые, угрюмые мужики, обвешанные оружием, пропахшие дымом костра и пороха. Одних она уже знала: вон Кривой – он и вправду одноглазый, место второго глаза прикрывает черная кожаная полоска, из-под которой наискось пролег багровый шрам. Он у них за главного. Это Кривой приказал взять Алёну с собой; а вот Аслан – красавец мордвин, стройный, гибкий, как змея, глаза у него черные, жгучие; вон Андрей-весельчак и гуляка – этого она запомнила еще со вчерашнего вечера, когда встретила в лесу гулящих, и того тучного монаха она тож признала.
На середину поляны вышли двое. Одного Алёна видела раньше, а вот второй был обличьем нов. Высокий, голубоглазый, лет тридцати пяти. Светлые вьющиеся волосы его в беспорядке падали на высокий лоб, и когда он резким движением головы отбрасывал их назад, они дикими волнами обвивали голову, медленно сползая. Одет он был в голубой легкий кафтан, отделанный каменьями и подпоясанный широким, украшенным золотыми бляхами, поясом, на ногах узором тисненые чедыги на высоком каблуке.
– Поляк! Поляк идет! – послышалось со всех сторон, и гулящие начали стекаться на середину поляны.
– Братья! – раздался чистый звонкий голос. – Горе пришло непрошено. Сгинули четверо наших товарищей, атаман схвачен краснополыми, а с ним Цыба да Степан Заика. Идут по наши головы стрельцы да рейтары, все конны и вельми оружны. Они уже у Черного урочища. Ведет их наш давний ворог – воевода темниковский, а с ним, пся крев, змея подколодная, перевертень – Илюшка Пивовар.
Гулящие зашумели, потрясая оружием.
– Веди на боярина! Посечем краснополых.
Поляк поднял руку, все замолчали.