Athanasy: История болезни

Мавликаев Михаил

– Кажется, я налила слишком много, – ответил ему другой голос.

– Тогда нам стоит поторопиться.

– Ты куда-то торопишься?

С медленной басовитой вибрацией мир размылся по краям; чёрный дым закрутился вихрем, поглощая всё лишнее, брошенное и мёртвое. Навстречу ему зазвучало биение сердец – каждый удар как вспышка света, выхватывающая из тьмы то, что реально и живо.

– Я тороплюсь узнать ответы.

– Тогда спрашивай.

«Док-док!» – и лучи света отбирают у тьмы два реальных и живых тела.

Я уставился на свою десятипалую руку и попытался сжать её в кулак.

– Эй, это всё ещё мои пальцы! – рассмеялась она. – Управляй своими.

– Ты любила его? – задал я вопрос, грызущий моё сердце.

– Кого?

– Того, кто умер слишком рано.

– Наверное.

– Ты должна говорить правду…

– Это и есть правда.

«Ток-ток!» – два сердца слились в одно. Большое, страшное, ветвистое и могучее, оно отправило волну света-крови, осветившую всю комнату – и стены, и пол, и потолок, реальные и живые.

– Что ты почувствовала? – спросил один голос.

– Я очень, очень расстроилась, – ответил другой.

– И это всё?

– Разве этого недостаточно? Чувствам не обязательно быть сложными, чтобы стать важными.

«ТОМП-ТОМП» – вдруг ударило в комнату что-то огромное: снаружи, сверху и снизу, отовсюду вокруг, просветив два сердца насквозь, словно чудовищное Солнце, ищущее заблудившиеся огоньки, чтобы вернуть их домой.

– А меня?.. – я не смог договорить самый важный вопрос. Но двуединое тело само отправило разряд тока, словно написав мурашками по общей коже недостающее слово.

– Наверное.

– Ты должна говорить п…

– Это правда, – пожала она всеми четырьмя плечами.

– Тогда зачем это всё?

– Потому что ты мне нужен.

– Почему, зачем?

Свет-кровь испуганно отпрянул, сжался из тела-комнаты обратно в сердца. Под бетонной кожей содрогнулись трубы, теряя обретённую жизнь; хрипнула напоследок вентиляция, втягивая последний вдох.

– Я из Непротивления, – испуганно признался один голос.

– Я догадался! – рассмеялся другой.

Чёрный вихрь бросился на оставленную добычу. Поле зрения раскрошилось по краям, обваливаясь кусками мира во тьму. Два сердца оторвались друг от друга, неохотно и недовольно перебирая органы и части тела, разделяя их на две кучки.

– Моя сестра чуть не погибла, помогая вам, – сказало одно сердце только что найденными губами.

– Я знаю, – снова ответило другое. – Что ты почувствовал?

– Страх. Но не за сестру, – горько признался голос, – а за себя.

– Чего ты боишься? Что ты узнал?

– Город наполнился ересью. Машины сошли с ума и покинули нас, скрывая от нас правду. Я не хочу оставаться один.

– Ты не один.

С тонким визгом свет сошёлся в ослепительно яркую точку; с рвущим уши хлопком он исчез. Сожрав видимый мир, темнота добралась до моего тела, теперь болезненно одинокого – всего одно сердце, всего лишь один набор скучных органов, спрятанных под тесной оболочкой.

– Что-то тебе плохо. Когда ты последний раз принимал сому?

– Никогда.

– Ох, Джоз, почему ты не сказал!..

Кто-то погладил меня по голове, но тьма тут же забрала и это ощущение. Она забрала уши, превратив голос в тишину. Она забрала глаза, превратившись в пустоту. Кусок за куском она обгладывала тело со всех сторон, пока не остался только я.

Пустота ворвалась в мозг и принялась обшаривать каждый уголок в поисках того, что ещё можно забрать. Перфокартами из коробки разлетелись воспоминания, сгорая одно за другим: сначала лица, знакомые с детства, потом связанные с ними имена. Последним мелькнуло лицо, странно знакомое – с чёлкой, закрывающей глаза, худое и грустное. На обороте этой перфокарты было торопливо начёркано имя: «Джоз».

Вслед за памятью в пустоту отправились слова. Я с облегчением отпустил слово «страх» – без него стало только легче. Слово «время» не желало уходить – оно тянулось и тянулось, вызывая только нетерпение и скуку. Как только пустота вытянула это слово в себя, всё закончилось.

Последним лёгким усилием пустота забрала слово «я».

Глава 10

Долгое утро

Голова болела так сильно, что свербило в носу.

Я недовольно поморщился, не открывая глаз. Отчаянно хотелось поспать ещё немного, но уши раздражал странный регулярный свист. Сон, липкий и мерзкий, но всё же такой желанный, медленно отступал под напором пробуждающихся чувств. Зазвенела ощущениями отлёжанная рука – она оказалась закинута за голову.

Странный свист издавали мои собственные лёгкие, прогоняя воздух сквозь трубы трахей. Осознав это, я передёрнулся, и хрип прекратился.

– Б…манур, – я облизал губы и попробовал ещё раз. – Бомануар, который час?

– Чертовски рано часов утра! – весело ответил Бомануар женским голосом. – Ты можешь поспать ещё.

Моё опухшее лицо наконец сдалось и подняло веки. Я уставился в смутно знакомый потолок. В поле зрения показалось лицо Полианны.

– Ты помнишь, как тебя зовут? – спросила она.

– Возможно, – с сомнением ответил я.

– Какое правило применяется для решения квадратного уравнения?

– Ты меня оскорбить таким вопросом хочешь?

– Ага, значит, помнишь.

Её лицо исчезло. Я испуганно приподнялся на кровати и принялся вертеть головой по сторонам, оглядывая пустую комнату. Вдруг Полианна с тяжёлым вздохом встала с пола и принялась разминать поясницу.

– Ты спала на полу? – недоуменно спросил я.

– Конечно. Как-то неловко спать рядом с человеком, который упился сомы до потери сознания.