Athanasy: История болезни
Шрифт:
– С течением времени мясные начинки для кабинетов начинают приходить сюда всё чаще и чаще. Приходят, когда им нечего делать. Когда им одиноко. Даже исчерпав свою полезность, отработанные детали приходят сюда, хотя им даже не платят зарплату.
– Но как они…
– В конце концов они выходят отсюда вперёд ногами. Их накрывают простынёй, выносят на улицу, грузят в катафалк, а кабинет готовят к приходу нового хозяина.
– Как-то это…
– Даже кресло не чистят.
– Ну спасибо. Я прекрасно жил без этого знания.
Гален
– Возможно, когда-нибудь ты увидишь, как выносят меня. А потом вынесут и тебя. Или выведут под руки. Настраивает на пессимистичный лад, верно?
Я уставился в свою тарелку, пытаясь подобрать слова.
– Но почему бы им не найти себе новое место в Городе?
– Джоз, неужто ты говоришь об увольнении? – Гален округлил глаза и обвиняюще ткнул в меня водорослью. – Машины Любви и Благодати в своей бесконечной мудрости даруют нам места, подобающие нашим скудным талантам и умениям! Отрицая своё место, ты смеешь предполагать, что Машины способны ошибиться! Или, того хуже, готов отказаться от оптимальной эффективности своей жизни, снижая производительность всего Коллектива!
– Да, да, прости, я…
– Шучу, шучу, расслабься. К чёрту Машин.
Я со страхом оглянулся через плечо и внезапно осознал, что Гален выбрал стол, стоящий в наибольшем удалении от стен и колонн.
– Вот-вот, – спокойно продолжил Гален. – Опасаешься, верно?
– Учитывая тему разговора… – я смог выдать кривую ухмылку.
– Это нормально. Если не знаешь причин чего-то происходящего в Городе, попробуй объяснить это страхом, и не ошибёшься. Например, люди не уходят с насиженных мест, потому что боятся потерять накопленное.
– Сабкойны остаются на твоём счету даже после смерти, разве нет?
Гален нетерпеливо помахал рукой:
– Джоз, уж мы-то с тобой знаем, что сабкойны ничего не стоят. А когда деньги не имеют ценности, желанным становится что-то нематериальное. Слова. Знания. Доверие. Например, я могу послать к чёрту Машины в присутствии Джоза, потому что доверяю ему. В какую сумму в сабкойнах ты оценишь это знание и это доверие?
Я автоматически начал прикидывать в уме хотя бы примерный порядок суммы, но потом тряхнул головой и рассмеялся.
– Не знаю… Невозможно.
– Ну, во сколько ты оцениваешь наши жизни?
Улыбка сползла с моего лица. Я опустил голову и принялся угрюмо ковыряться в неаппетитном салате.
– Очень ценная вещь это доверие, верно? – спросил Гален; пришла его очередь усмехаться, но на улыбку этот оскал был мало похож.
– Пожалуй.
– Многое в Городе работает на доверии, как на топливе. Очень хрупком топл… – Гален прервался и пощёлкал пальцами в воздухе. – Нет, не топливо, а хрупкие шестерёнки и передачи.
– Как в Теневой Машине.
– Да. И этих шестерёнок доверия в Городе острая нехватка. Забавно, что, вопреки своему имени, Машины Любви и Благодати могут даровать нам всё, кроме нематериального. Стоило бы называть их Машины Хлеба и Мяса. Машины Пластика и Бетона.
– Министр Ода… – тихо сказал я.
– Что-что?
– Министр Ода сказал, что нематериальное – это прерогатива человека.
– Да… – Гален откинулся на спинку стула, как будто упоминание министра остудило его пыл. – Да. Очевидно. Это всё его слова. Его идеи.
Он погрузился в свои мысли, наконец-то перестав воровать чипсы с моей тарелки; то и дело он теребил свою курчавую шевелюру пальцами, сгребал её в кулак и дёргал, как будто пытаясь вытащить из головы что-то неприятное и причиняющее дискомфорт.
Воспользовавшись паузой, я торопливо прикончил размякший и неприятно тёплый салат. Обе тарелки опустели, но начальник не торопился вставать со своего места. Снова эта тишина: гулкая, требующая, жадная до любого звука.
Я не могу бояться тишины всю свою жизнь.
– Гален, ты так уважаешь его?
– Кого?
– Министра Оду.
– Ну… Стать Министром нелегко, а быть им ещё тяжелее. Это заслуживает уважения.
– И это всё? Ты уважаешь его за сам факт существования?
Гален не удержался и фыркнул:
– Нет. Конечно, нет.
– Тогда что ещё?
– У него есть… свои идеи.
– Какие?
– На это ты ещё не накопил доверия.
Я разочарованно вздохнул и замолчал. Все мои усилия по разрушению тишины, по поддержанию разговора пропали даром.
Некоторое время Гален внимательно смотрел на меня, скрестив руки на груди. После чего вдруг склонился к столу и понизил голос:
– Ладно, слушай. Ты не задал один важный вопрос.
– Какой же?
– Ты не спросил, что можно купить на доверие. Большая ошибка для экономиста. Напомни мне потом тебя отругать.
– Ладно. Продолжай уже. Что можно купить?
– Ну, например, выход наружу.
Слова разбежались от меня шариками водорослевого масла по тарелке.
– Джоз, уж ты-то не должен удивляться этим словам, верно? – сказал Гален, не дожидаясь, пока я соберусь с мыслями. – Каждый узник этого проклятого Котлована жаждет вырваться наружу, и многие боятся признаться в этом даже себе. Не доверяют даже собственному сознанию! А ведь для освобождения, для победы над возможной Фиолетовой Смертью требуются усилия всего Города.
– Хочешь сказать, что весь Город сначала должен накопить доверия? И тогда мы сможем объединиться и выйти… туда?
– Может быть. Не знаю. Нет смысла размышлять о невозможном. Мы физически не способны доверять друг другу. Столпы перегрызут друг другу глотки за кусочек власти.
– Но почему, зачем? Это бессмысленно.
– Нет. Наоборот, это очень, очень важно. Тот, кто правит тут, внизу, будет править и там, наверху.
– Чтоб их всех Главкон побрал, – невольно вырвалось у меня.