Athanasy: История болезни
Шрифт:
– Кажется, мы оба заимели дурную привычку говорить правду. Давай продолжим это. Хотя бы сегодня.
Так же быстро и неожиданно она отпустила мою руку и отвернулась к кухонному раздатчику. Я растерянно присел на диван-кровать, не зная, куда деться и чем заняться. Без робо-консьержа даже не с кем завести разговор, пока хозяин жилища чем-то отвлечён…
Так ничего и не придумав, я принялся разглядывать комнату. Никакого беспорядка, но в то же время повсюду следы присутствия хозяйки – небольшие плакаты с рисунками на стене,
Мне никогда не добиться такого результата. Вещи в моей комнате всегда выглядели так, как будто какому-то излишне исполнительному робо-консьержу приказали создать имитацию жилища: он тщательно воссоздал форму, не понимая сути.
Взгляд зацепился за странную картонную папку, лежащую на одной из полок:
– А это что такое?
– Ты о чём? – Полианна оглянулась через плечо. – А… Это книга. Будь осторожнее.
– Книга?! – я нервно отдёрнул руку. – Книги вне Библиотеки запрещены!
– И что теперь? Вызовешь кланков? Лучше полистай её сам. Только осторожнее, повторяю.
Покрывшись холодным потом, я приподнял запрещённый предмет и прочитал вслух слова на обложке:
– Первая книга о животных… Первая? Это самая первая книга человечества?!
– Очень смешно, Джоз, – недовольно ответила Полианна; но потом со смешком добавила: – Наверное, тут имеется в виду, что эту книгу о животных ребёнок получает в подарок первой. Получал когда-то там, наверху.
Животные… Почти забытое слово. Я с любопытством раскрыл книгу и принялся листать страницы, хрупкие, словно высушенные листья водорослей.
Простые и яркие цветные рисунки; странные и удивительные образы – какие-то милые, какие-то страшные. Крупные буквы под ними складывались в смутно знакомые слова. Какие-то из этих слов мы изучали в детстве. Но большинство я видел в первый раз.
Рисунок на одной из страниц поразил меня своей уродливостью: две искажённые мохнатые фигуры, отдалённо похожие на человеческие, сидели на земле и скалились огромными клыками. Я с трудом прочитал подпись:
– П… П-павиани… Ну спасибо, Бридж.
– У Вас ещё будет время ознакомиться с моей личной библиотекой, господин чиновник.
Полианна повернулась ко мне и поставила на прикроватный столик две странные чашки – ровные цилиндрики без ручек из тонкого прозрачного стекла. Я вернул книгу на место, взял одну из чашек и пригляделся. На её боку почему-то была нарисована вертикальная шкала с пометками-числами.
Позади шкалы, в прозрачном водорослевом чае медленно вращался серебристо-чёрный вихрь. Омерзительно живой, он отказывался опадать на дно чашки, подёргиваясь и цепляясь за стеклянные стенки.
Я аккуратно поставил чашку обратно на столик, пытаясь не содрогнуться слишком сильно.
– Ты меня отравить решила?
– Джоз, это просто сома.
– Я знаю, что это, у меня этой дряни две бутылки под кроватью валяется.
– Это ты так похвастался? – Полианна уселась на кровать рядом со мной, сжимая свою чашку в руках. – Если ты знаешь, что это, то в чём проблема?
– Ну… Моя сома… Не принадлежит мне. Я эту гадость не пью.
Полианна повернулась ко мне. Невозможно прозрачная голубизна её глаз смущала, притягивала и в то же время отталкивала своей странностью, своей неуместностью в зелёном полумраке Города. Как будто два осколка Чистого Неба.
– Джоз… – начала она, сначала неуверенно, но с каждым словом её решимость словно росла. – Мы можем выпить это. И поговорим без лжи, без смущения или страха, открыто до самого конца. Или мы можем выпить чаю, поговорить о погоде, о жизни и смерти, и ты пойдёшь домой, но следующую записку в парке ждать не будет уже никто.
– Но я уже говорю с тобой без лжи. Надеюсь, ты это заметила.
– Да, я заметила! Спасибо тебе за это. Но можешь ли ты быть уверен, что я тоже говорю правду? В чашке единственный способ быть уверенным в этом.
Я замер, поражённый неотразимой логикой такого довода. Какой невыносимый соблазн, какие жестокие условия! Полианна может сказать мне всё, что она думает; всё, что она чувствует на самом деле… Но только в том случае, если я скажу то же самое.
– Выпьешь ты, и выпью я, – негромко проговорила она.
Мне есть что скрывать. Я не имею права взваливать на неё всё то, что узнал. Судя по всему, ей и без того хватает своих тайн и тревог. Но я так устал молчать.
Выбор только за мной.
Я схватил цилиндрик странной чашки, зажмурился и опрокинул его в рот. Тёплая, словно чуть шероховатая жидкость легко скользнула в горло и… как будто исчезла. Растворилась, впиталась в тело. Никаких мерзких и скользких сгустков жидкого металла, отчаянно цепляющихся за язык. Опять мои ожидания оказались страшнее реальности.
Глаза распахнулись сами и уставились в собственное зеркальное отражение, едва видимое в прозрачной глубине. Передо мной два окна, два экрана – сегодня по ним передают Чистое Небо. Голубые ободки – это она. Тёмные кольца внутри. Это, конечно, я. И поблёскивающие серебром озёрца по центру. Это сома.
– Отличный день для прогулки… – прошептал я, – да и погода неплохая.
– Ты так считаешь?
Кто-то из нас рассмеялся. Кто-то забрал из наших рук опустевшие чашки и поставил их на столик. Кто-то мягко толкнул нас в плечи, заставляя прилечь на диван.
Её рука коснулась моей – её тонкие пальцы провалились в мою ладонь, словно в воду. По предплечью прошлась волна, поднимая волоски на коже дыбом; я судорожно вздохнул, когда она докатилась до сердца.
– Ч-что происходит? – сумел проговорить кто-то из нас.