Athanasy: История болезни
Шрифт:
Я поёжился, невольно ускоряя шаг. Мир вывернулся наизнанку – когда-то я боялся этого самого кланка, а теперь нервничаю от взглядов простых граждан.
Как оказалось, кланк обладал той же неведомой магией, что и Гален – он безошибочно нашёл кабинет министра в череде одинаковых безымянных дверей на одном из бесчисленных этажей. Нет никаких тропинок, протоптанных в ворсе коридорного ковра, никаких путеводных царапин на стенах или дверной ручке.
Одна из немногих тайн, всё ещё скрытых от меня. Неужели Фудзиро Ода постоянно
Драйден проделал уже знакомый ритуал осторожного постукивания, после чего приоткрыл дверь. Голый череп маски медленно кивнул мне на прощание и отвернулся в сторону. Выдав по привычке бесполезную нервную улыбку, я шагнул в кабинет.
Снова это оскорбительно роскошное пиршество; ноздри тут же забил вязкий и жирный запах, одновременно аппетитный и отвратительный. Фудзиро Ода всё так же сидел за обеденным столом, полным мясных блюд, – словно он и не двигался с тех самых пор, когда я видел его в последний раз. Я невольно поискал взглядом на столе котлету, которую не доел тогда Гален.
– Кавиани… – негромко проговорил министр. – Уф-ф… Садись, садись скорей. Ты выглядишь очень голодным.
Осторожно присев на скамью, я взял вилку и замер в нерешительности. Разнообразное изобилие блюд объединяла одна черта – ни одно из них не подходило в качестве завтрака. Если я закину в пустой желудок что-то настолько жирное и тяжёлое, то меня тут же стошнит.
С той стороны стола раздался скрипящий хруст – Ода принялся неторопливо перетирать зубами-пеньками очередную полоску мяса. Крупные капли пота, тут же проступившие на его сером лице, заставляли сомневаться в происхождении звука. Возможно, это хрустели суставы и сухожилия уставшей челюсти.
Спустя несколько долгих, мучительных минут, наполненных натужным жеванием, министр наконец отложил вилку и посмотрел на меня:
– Кавиани… Ты же неглупый… уф-ф… человек. Должен был догадаться, что это не просто завтрак. Почему ты не задаёшь вопросы?
– В прошлый раз Вы два раза похвалили меня за то, что я молчаливый.
– Два раза… Даже посчитал.
– Не нужно быть математиком, чтобы досчитать до двух.
Я улыбнулся так широко, как только мог. Похоже, моя жалкая попытка заразить Оду шутливым настроением удалась – он помедлил, после чего обнажил два ряда одинаковых, крупных зубов в жутковатой гримасе и сказал:
– Вопреки распространённому мнению, уф-ф… Скромность – это негативная черта. Я рад, что ты это понял, Кавиани.
Министр схватился за подлокотники кресла с такой силой, что заскрипела кожа. Встав со своего места, он принялся неторопливо прохаживаться по ту сторону стола, то скрываясь за пирамидками посуды и особенно крупными кусками жаркого, то появляясь снова.
– Опять-таки, – продолжил он, – вопреки широко распространённому… Хф-ф… В моей работе, на моей позиции очень мало приятного. Нет радости или удовольствия.
– Очень печально это слышать, – осторожно сказал я.
Услышав слова сочувствия, министр словно приободрился. Как будто по щелчку рубильника, он выпрямился и ускорил шаг, говоря на ходу:
– Власть не доставляет мне удовольствия. Власть необходима для распространения контроля, только и всего. Контроль над другими людьми является всего лишь небольшой частью контроля над обстановкой, над окружающим меня миром.
Шея загудела от постоянных поворотов головой в попытках уследить за министром, расхаживающим от одного конца стола к другому; я уставился на пустую тарелку перед собой, размышляя, какой же вопрос хочет услышать от меня Ода.
Он не стал дожидаться моих слов:
– Но окружающий нас мир – это Город!.. Мог бы сказать ты. Но зачем нужен этот контроль? Мог бы спросить Кавиани. Не забывай есть мясо.
– Да, спасибо…
– Для меня стремление к власти над другими – это всего лишь вырвавшийся наружу контроль над самим собой. Я властвую над ситуацией, я властвую над самим собой. Значит, я разрешаю всё происходящее. Всё то, что происходит с нами, происходит с моего разрешения, по моей воле.
Внезапно Фудзиро Ода остановился перед огромным зеркалом, висящим на стене, и уставился на своё отражение.
– Пусть наше настоящее и будущее кошмарно, но я хотя бы не беспомощен… – негромко проговорил, почти прошептал он.
Подавленная энергия, с которой он произнёс эти слова, передалась прямо в мои нервы – я принялся судорожно накладывать еду себе в тарелку, почти не глядя, что же именно беру. Вилка соскользнула с упругой сосиски и скрипнула по тарелке с пронзительным звуком, от которого едва удалось сдержать крик.
– Это всего лишь иллюзия, – сказал министр, отворачиваясь от зеркала; он полностью проигнорировал скрежет вилки. – Во власти нет никакого удовольствия, потому что в конечном счёте эти жалкие попытки контролировать мир обречены на поражение. И боль от этой беспомощности невыносима.
– И что же Вы делаете с этой болью? – внезапно вырвалось у меня.
Ода глянул в мою сторону, как будто только что заметил моё присутствие. После чего искривил губы в небольшой улыбке:
– Первый вопрос за сегодняшний день, Кавиани, и сразу правильный. Конечно же, чтобы избежать боли бессилия, я пытаюсь взять контроль над миром. Опять. И проигрываю. Снова и снова. Бесконечный цикл неудач и поражений, ведущий от большой боли к малой. Чем страшнее ситуация, тем больше я убеждаю себя, что создал этот путь сам, что это мой выбор.
Болезненная энергия, охватившая его тело, словно исчерпалась – министр аккуратно приземлился в своё кресло и обмяк.
– Зачем Вы объясняете мне это? – проговорил я похолодевшими губами; тело покрылось мурашками, опережая в реакции заторможенный мозг.
– Я показываю, уф-ф… Как справиться с болью, которая тебе предстоит.
За спиной тихо стукнула дверь; раздалось поскрипывание сапог, дополненное осторожным бряцанием броневых пластинок. Я не стал оглядываться – видеть младшего сержанта Драйдена сейчас совсем не хотелось.