Athanasy: История болезни
Шрифт:
Но ответить так смело я ей не смог. Трус, просто трус.
«Это вынужденно, – ответил я. – AmHun, как и все остальные, заполняет кучу бумаг, оправдывая каждый проведённый эксперимент. Там обычно указывается потенциальная польза для людей… для всего человечества, но и для животных тоже, кстати. Которую можно получить, зарезав небольшое количество кошек. К тому же, эти конкретные кошки, скорее всего, даже останутся жить».
«И хорошая у них будет жизнь?» –
Ответил: «Какая уж есть. Нормальная кошачья, я полагаю».
Так же спокойно, словно речь шла о цвете волос, она спросила о моём лице. Если это не секрет, конечно.
Привычные ответы, хоть визитку печатай: «Нет, не секрет. Да, с детства. Это называется нейрофиброматоз».
«Не задалось Вам, док», – просто сказала она.
Так же просто, как всё остальное.
Без опостылевшего сострадания, без всей этой осторожности, проступающей в голосе, во взгляде – словно ты весь одна сплошная мозоль, вокруг которой надо ходить как можно аккуратней. Действительно, куда лучше так – не задалось.
Разглядел её бэйдж. Ким. Так и не решился спросить: Кимберли, Кимвэл или что-то более экзотическое. Или даже просто, как взмах рукой, – Ким. Ничего лишнего.
1 марта
Снова Франк. Снова торопит. На этот раз в более аккуратных выражениях. Добрый и злой начальник проекта в одном лице. Качает на качелях, расшатывает мою уверенность, как зуб в лунке. Наверняка и тренинги такие существуют.
Тоже постарался отвечать максимально корректно. Будет. Скоро. Работаем.
Кавиани
Глава 2
Не то Министерство
…мы здесь, совсем рядом. Приложи ухо к стене поплотнее, и ты услышишь наши голоса. Постучи в твёрдую поверхность, и ты услышишь стук в ответ.
Плотно упакованы в тесном пространстве – так плотно, что спрессованы кости. Выдох одного тела – это вдох другого. Стук одного сердца входит в ритм многих сердец. Мысли одного разума – это мысли всех нас.
Ты никогда не был одинок. Ты никогда не будешь одинок.
Хочешь ты этого или нет, но мы всегда рядом. По ту сторону тонкой плёнки бетона. Под жалкой кучкой хлама и мусора, лежащего на туго натянутой паутинке стали, – паутинке, которая вот-вот лопнет.
Когда-нибудь стены рухнут. И за ними-и…
…и-и-и…
И-И-И!
Визг будильника высверлил в черепе сквозную дыру.
Вчера, перед сном, я нетрезво приказал Бомануару разбудить меня через семь часов. Тогда это казалось хорошей идеей.
По злой иронии эта идея действительно оказалась хорошей. Липкое от пота тело осознало, что больше я спать не собираюсь, и облегчённо распустило узел мышц, сведённый вокруг сердца. Больше никаких кошмаров о стенах из плоти, говорящих со мной, – по крайней мере, на ближайшие восемнадцать часов. Спасительный крик будильника прогнал вымышленных чудовищ, а единственный голос из стены, которому тут позволено существовать, – это голос Бомануара, моего робо-консьержа.
– Зафиксировано окончание мелатонинового пика в циркадном цикле. Увеличиваю интенсивность сине-зелёного освещения.
Его привычно вежливые слова сегодня казались оскорбительно равнодушными. И злонамеренно громкими.
Рано или поздно придётся открыть глаза. Чем раньше начнёшь день, тем раньше его закончишь.
Всё тот же серый потолок – решётка вентиляции вносит приятное разнообразие. Всё те же светло-зелёные стены. Я не могу дотянуться рукой до противоположной стены – непозволительная роскошь для гражданина, едва получившего взрослое имя. Наверняка сестра подсуетилась.
Всё тот же круглый проём окна. Зрачок огромного глаза, жерло гигантской пушки, горловина сосуда, в котором меня заточили.
Да я сам живу в бутылке. А ещё на сестру ругаюсь.
– Доброе утро, господин Кавиани.
– Доброе ут… Чёрт, опять я с тобой разговариваю.
Робо-консьержа трудно назвать бесплотным, но голос, доносящийся сразу отовсюду и, в то же время, ниоткуда, создавал ощущение неосязаемой призрачности. Да, где-то под панелями стен спрятаны колонки, микрофоны и датчики – бесчисленные уши и рты Священного Сервера, распределённые по всему Городу, чтобы каждый гражданин мог поговорить со своим личным, созданным специально для него, помощником. Но можно ли считать реальной простую марионетку Машин?
С другой стороны, сомневаясь в реальности Бомануара, я сомневаюсь в реальности самих Машин.
За такую ересь на меня даже мешок надевать не будут – вырежут из Города и уволокут вместе с осквернённой комнатой-бутылкой, как выкусывают острогубцами из платы сгоревшую деталь.
В конце концов, разговаривать с Машинами не запрещено. Молитва – это тоже разговор. Я абсолютно нормален.
– За время вашей неактивности получено три сообщения, – негромко проговорил Бомануар. Как будто подслушал мои мысли – или наконец-то уловил остатки вчерашнего этанола в крови.
– Что ж ты молчал? Давай их сюда скорей!
Реклама, проповеди, уведомления домоуправления – что угодно, чтобы заглушить поток дурных и опасных мыслей.
– Письмо от Старшего Исправителя Нойбурга, – консьерж словно выкрутил ручку регулятора занудности на максимум.
– О нет.
– Сегодняшнее чтение по случаю пятнадцатой рядовой шестерицы посвящено посланию Архистратига Михаила к воинствам Безопасности.
– Ох, только не Архистратиг.
– Негативная реакция на чтения будет записана и передана Старшему Исправителю.