Athanasy: История болезни
Шрифт:
– Зачем?
– Затем, что их можно есть.
Полынь хотела что-то возразить, но её прервало громкое урчание собственного живота. Разговоры о еде пробудили аппетит, вызвав резь в пустом желудке.
Сглотнув слюну, она спросила:
– А есть можно только их?
– Да. Раз они перестали работать, значит, они перестали думать и говорить. Запомни, никогда нельзя есть то, что думает и говорит.
– Почему?
– Если ты съешь такое, то оно начнёт говорить внутри тебя.
Полынь оглянулась:
– Почему стены нельзя есть?
– Это потому что ты слишком много болтаешь! Будешь долго молчать, и услышишь их шёпот.
От слов Обычного Имени у неё по спине пробежали мурашки незнакомого чувства. Как будто ослабели нити, удерживающие тело в напряжённой, готовой к действию форме; на ладонях выступил холодный пот.
– Этого мне бы не хотелось, – призналась Полынь.
– Тогда ешь чаще, чтобы не молчать.
– И где мне искать этих… Работающих?
– Они живут кучками. Бригадами. Ищи себе сама свою бригаду.
– А тут её нет? – Полынь принялась вертеть головой, пытаясь разглядеть в отдалённом конце тоннеля эту загадочную «бригаду».
– Нет. В том конце, – Обычное Имя ткнул когтистым пальцем себе за спину, – мои живут. Их не трогай. А то я тебе ноги сломаю. В плохом смысле сломаю, с неприятной болью.
– А там? – Полынь указала в другую сторону.
– Там… Там Норма Выработки живёт. Спроси его.
– Ага. То есть, его действительно зовут Норма?
– Ну да. А что? Норма. Обычное Имя.
Полынь потрясла головой, потом покопалась в памяти и вытащила из глубин новое, совсем позабытое слово:
– Спасибо.
– Чего?
– Ты был полезен, говорю.
– Ага. Тогда тебе ещё немного пользы. Раздобудь или вырасти себе что-нибудь для драки.
– Зачем?
– Многим рабочим нужна… Стимуляция. Чтобы вспомнить, что они любят работать.
– Мне кажется, им это неприятно.
– Нет-нет! Они сами хотят помощи. Это помогает им помнить, думать и говорить. Если их не стимулировать, то они перестают думать. Таких съедают.
– Ладно… – неуверенно сказала Полынь. – Спасибо.
– Спасибо… – Обычное Имя покачал головой, – ну и слово. Первый раз слышу.
Он отвернулся и пошагал в свой конец тоннеля, бездумно постукивая по стенам кулаком и приговаривая себе под нос:
– Спасибо… Спасибо…
Некоторое время Полынь смотрела ему вслед, после чего развернулась и пошла в другую сторону.
Мягкий тоннель шёл прямо, но разглядеть, куда он ведёт, никак не удавалось: то фонарики гнойничков на стенах вдруг разбегались и исчезали в складках плоти, погружая проход в темноту; то в проёме вдруг скапливался плотный и душный пар, оставляющий на коже толстый слой липкой влаги. Время от времени тоннель сужался в тонкую трубу, и тогда Полыни приходилось ползти и протискиваться сквозь неё, впиваясь когтями и зубами в упругий пол.
Иногда труба оказывалась слишком узкой. Сомкнувшиеся стены тоннеля выдавливали из тела сначала воздух, потом силы; после чего сознание вдруг затапливала волна лени. Становилось лень думать, лень ощущать и контролировать своё тело.
Именно в один из таких моментов Полынь услышала голос из стен.
– Мы здесь, совсем рядом. Ты не одинока. Мы никогда не устанем ждать тебя.
– Что? Кто?..
Полынь резко подняла голову, с трудом оторвав её от земли; фрагмент кожи на щеке уже успел подружиться с чужой плотью и остался лежать рваным лоскутом, медленно тонущим в сплетении волокон пола. На щеке загорелось огнём оголённое пятно – боль от него рассеивала лень и помогала двигаться дальше. Но ещё больше помогало то самое чувство, от которого на ладонях проступал холодный пот. Теперь Полынь помнила, как оно называется. Страх.
Шёпот стен не просто вползал в голову, пользуясь моментом тишины, – он звучал прямо в черепе, минуя уши. Словно кто-то другой думал головой Полыни, одолжив её на время. Как только в тело, подстёгнутое болью, возвращались силы, Полынь напряжённо думала уже свою собственную мысль: а что, если этот кто-то одолжит её голову навсегда?
Как будто напуганные этими мыслями, стены чуть раздвигались, и Полынь продвигалась дальше, упорно желая обрести единственную цель, которую она знала, – найти работающих. Найти еду.
В боках тоннеля иногда появлялись дыры – проходы и ответвления. Какие-то из них сочились кромешной тьмой; из других доносились странные звуки: хрип, скрежет, ритмичный топот, крики сотен различных голосов.
Полынь твёрдо решила идти по прямому пути, даже если для этого придётся прогрызаться сквозь стену зубами.
Спереди донёсся мерный и глухой стук. «Чок, чок, чок», – раздавалось странное чавканье, как будто кто-то медленно, но неустанно долбил в стену острым осколком кости.
Так оно и оказалось. Полынь подошла к ссутуленному и тощему существу, которое стояло у стены тоннеля и било по ней рукой снова и снова, опустив голову. Кисть руки срослась с пальцами в одно изогнутое костяное лезвие, отполированное многочисленными ударами о плоть.
«Чок!» – удар, и рука-копьё легко рассекла стену. Рана в плоти тоннеля тут же принялась затягиваться, но из разреза успели вывалиться тёмные комки. Под ногами существа уже громоздилась горка из этих комков, скрывающая его ноги по щиколотку.
– Это ты Норма Выработки? – спросила Полынь, подойдя чуть ближе. Существо оказалось ниже неё на голову.
«Чок!» – ещё один удар вместо ответа.
Нетерпение и любопытство Полыни тут же превратилось в гнев. Она схватила странную тварь за плечо:
– Эй!
– Я работаю! Работаю!..
– Так ты работник!
– Работаю… – он затрясся и вырвался из рук Полыни, стремясь вернуться к стене.
Некоторое время Полынь заворожённо следила за монотонным движением костяного орудия, пытаясь понять, почему работнику так это нравится. Но вскоре скука победила.