Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод)

Рэнд Айн

— Привет, Чушка, — ласково сказал он.

Она ответила, с трудом преодолев огромное расстояние, отделявшее ее от времени, некогда принадлежавшего ей:

— Привет, Фриско.

— Прикончили, наконец, Джона Голта?

Дагни с трудом справлялась с бешеным хороводом хронологии. Вопрос относился к настоящему времени, но серьезное смуглое лицо словно вернулось из тех дней на холме над Гудзоном, когда он уже понял, что значит для нее этот вопрос.

— Откуда ты узнал, что все произойдет сегодня вечером? — спросила она.

— Еще несколько месяцев назад было ясно, что Рио-Норте станет предметом их следующего шабаша.

— Зачем ты сюда пришел?

— Посмотреть, как ты к этому отнесешься.

— Хочешь

над этим посмеяться?

— Нет, Дагни, я не хочу над этим смеяться.

Не сумев найти в его лице и намека на веселье, Дагни ответила откровенно:

— Сама не знаю, как я к этому отношусь.

— Я знаю.

— Я ожидала, знала, что они это сделают, а теперь главное — пережить… — она хотела сказать «сегодняшнюю ночь», но сказала: —…сам процесс.

Он взял ее за руку.

— Пойдем куда-нибудь, выпьем.

— Франсиско, почему ты не смеешься надо мной? Ты всегда смеялся, говоря об этой линии.

— Я посмеюсь завтра, когда увижу, что ты пережила… сам процесс. Но не сегодня вечером.

— Почему?

— Пойдем. Ты не в том состоянии, чтобы говорить об этом.

— Я… — она хотела протестовать, но сказала только: — Да, кажется, ты прав.

Он вывел Дагни на улицу, и она молча пошла, следуя ровному ритму его шагов, чувствуя пальцами его крепкую, надежную руку. Она повиновалась ему, не задавая вопросов, с облегчением, как пловец, которому больше не нужно сражаться с потоком. Когда он бросил ей спасательный круг, она, уже потеряв надежду, вдруг увидела рядом человека, полностью уверенного в себе. Облегчение принесло не то, что ответственность ее миновала — с ней был тот, кто способен принять всю силу удара на себя.

— Дагни, — произнес он, глядя на город, проносящийся за окнами такси, — вспомни о человеке, который первым решил делать балки из стали. Он знал, что придумал, и чего хотел. Он не говорил: «Мне кажется», и не принимал приказов от тех, кто говорили: «По моему мнению».

Она коротко засмеялась, удивляясь, как он догадался о том тошнотворном чувстве, которое не оставляло ее, чувстве трясины, из которой ей только что пришлось выбираться.

— Посмотри вокруг, — продолжал Франсиско. — Город — это застывший образ мужества, мужества людей, которые в первую очередь думали о каждом болте, балке и электрогенераторе, необходимых для его постройки. Имевших мужество сказать не «Мне кажется», а «Будет так» и поручиться за свое решение жизнью. Ты не одинока. Такие люди существуют. Они были всегда. Было время, когда дикари прятались в пещерах, их существованию угрожала каждая эпидемия, каждая буря. Сумели бы члены твоего Совета директоров вывести человечество из пещер и дать им это? — Он снова указал на город.

— Господи, нет!

— Это доказывает, что другой тип людей существует.

— Да! — страстно ответила она. — Да.

— Подумай о них и забудь свой Совет директоров.

— Франсиско, где теперь эти другие люди?

— Сейчас они не нужны.

— Они нужны мне. Господи, как они мне нужны!

— Раз так, ты их найдешь.

Франсиско больше не спрашивал ее о «Линии Джона Голта», и Дагни молчала о ней, пока они не уселись за столик в полуосвещенной кабинке бара, и она обнаружила в своей руке стакан. Дагни почти не заметила, как они пришли сюда. Спокойное, солидное заведение напоминало тайное убежище. Она заметила маленький глянцевитый столик под рукой, кожаный полукруг стула за плечами, нишу из темно-синего стекла, отрезавшую их от зрелища радостей или горестей, которые праздновали или от которых скрывались здесь другие люди. Франсиско внимательно глядел на нее, твердо поставив локти на столик, и Дагни казалось, что у нее появилась надежная опора.

Они не говорили о железной дороге, но неожиданно, глядя на жидкость в своем стакане, Дагни произнесла:

— Я все думаю о той ночи, когда Нэту Таггерту сказали, что он должен отказаться от моста, который

строил. Моста через Миссисипи. Ему отчаянно не хватало денег, потому что люди боялись моста, называли его непрактичным проектом. Утром ему сообщили, что пароходная компания подала на него в суд, требуя разрушить мост, угрожающий благосостоянию общества. Три пролета моста уже возвели. В тот же день городская банда напала на мост и подожгла деревянные леса. Его рабочие сбежали: одни испугались, других подкупила пароходная компания, а большинство — из-за того, что он неделями не платил им жалования. В течение всего дня он получал сообщения о том, что люди, подписавшиеся на акции «Таггерт Трансконтинентал», один за другим отказываются от них. Ближе к вечеру комитет из представителей обоих берегов, его последняя надежда, пришел к нему. Все произошло прямо там, на строительной площадке, на берегу, в старом вагончике, где он жил. Через открытую дверь виднелись почерневшие руины, деревянные обломки еще дымились вокруг покореженных стальных конструкций. Нэт пытался договориться с банками о кредите, но контракт не был подписан. Члены комитета сообщили ему, что он должен бросить это дело, будучи уверены, что Нэт проиграет процесс, и тогда мост сразу разрушат.

Если он добровольно согласится бросить мост и переправлять своих пассажиров через реку на баржах, как поступают другие железные дороги, контракт будет подписан, и он получит деньги на продолжение строительства дороги на запад на другом берегу реки. Если же нет, ссуды не будет. «Каков ваш ответ?» — спросили его. Не сказав ни слова, он порвал контракт пополам, протянул им и вышел. Нэт пошел на мост, по пролетам, к последним опорам. Опустившись на колени, он взял инструменты, брошенные рабочими, и принялся сбивать обугленные головешки со стальных конструкций. Главный инженер строительства увидел его с топором в руках, в одиночку работавшего над широкой рекой, и солнце садилось у него за спиной там, на западе, куда шла его дорога. Нэт работал всю ночь. К утру он продумал свой план действий: найти людей, незаинтересованных, с независимым мнением, увлечь их проектом, достать денег, закончить мост.

Она говорила спокойно и тихо, глядя вниз на пятно света, подрагивавшее в жидкости, когда она наклоняла стакан. Лишенный эмоций голос звучал с настойчивой монотонностью молитвы:

— Франсиско… если он сумел пережить ту ночь, имею ли я право жаловаться? Важно ли, что я сейчас чувствую? Нэт построил мост, я должна сохранить его для Нэта. Я не могу его бросить, как бросила мост «Атлантик Саусерн». Мне кажется, что Нэт знал об этом в ту страшную ночь, один на реке… Нонсенс, конечно, но я так чувствую: если я позволю этому случиться, то предам и его, и каждого, кто знает, что пережил в ту ночь Нэт Таггерт. Я не могу его предать.

— Если бы Нэт Таггерт был жив сейчас, что бы он сделал, Дагни?

Слова вырвались у нее против воли, с коротким горьким смехом.

— Он не медлил бы ни минуты! — но потом поправилась: — Нет, он нашел бы путь бороться с ними.

— Как?

— Не знаю.

Она заметила вкрадчивую настойчивость во взгляде Франсиско, когда он наклонился вперед и спросил:

— Дагни, люди из Совета директоров не чета Нэту Таггерту, верно? Даже все вместе они ни в чем не могут соперничать с ним одним — ни в здравомыслии, ни в силе воли, у них нет и тысячной доли его мощи.

— Это правда.

— К чему тогда вся эта история про Нэта Таггерта, который всегда побеждал? Зачем тратить время и силы на совет?

— Я… не знаю.

— Как могут люди, не отваживающиеся на собственное мнение о погоде, противостоять Нэту Таггерту? Как они могли захватить его достижение, если он решил его защитить? Дагни, он стоял за него со всем оружием, которым располагал, кроме одного, самого важного. Они не смогли бы победить, если бы мы — он и все мы — сами не отдали им свой мир.