Атлантида
Шрифт:
– Поверить не могу… – Он поудобнее устроился на сиденье, приглаживая волосы.
– Ну так поверь, – раздраженно отрезала она. – Потому что когда родители вытащат тебя из этой передряги, то все сразу наладится, так? Свалишь к себе в Америку и засядешь на диван играть на приставке. Круто, да? Будет о чем рассказать девицам в колледже. А мне еще брата из тюрьмы вытаскивать. Так что радуйся, что ты не на моем месте.
Он невесело хохотнул.
– Ага, как же. Я так рад…
Парень чуть не свалился с сиденья, когда рев оборвался, нос «Консуэлы» накренился и катер резко остановился.
Девушка повернулась к нему. Ее глаза яростно сверкали, кровь прилила к лицу.
– Ты надо мной смеешься? – осведомилась она, поджимая губы. – Потому что если ты надо мной смеешься… если ты вздумаешь надо мной смеяться… То дверь там, – она обвела рукой открытое море.
– Да ну! А как же вся эта болтовня, мол, – он передразнил ее: – «Спасибо за то, что спас мою задницу»?
Ее лицо сделалось пунцово-красным.
– Я так разговариваю?! Думаешь, я так разговариваю?! У меня вовсе не такой голос!
– Именно такой.
– Я тебе вот что скажу. Ты и правда спас мою задницу. И только потому, что ты спас мою задницу, я не оставила там твою задницу…
– Но я хотел остаться там!
– Да ну?! Чтобы тебя арестовали за нападение на полицейского? Копам такое не нравится, знаешь ли. Но если тебе так уж хочется поздороваться со своим новым дружком, то почему бы тебе не направиться обратно?! Вплавь!
Ахиллес посмотрел на море. Он знал, что подобная мысль должна вселять в него страх, но вместо этого он чувствовал, что воды манят его. На одно мгновение – одно ничтожное мгновение – ему показалось, что стоит остаться здесь, в море.
И вдруг в его голове вспыхнуло воспоминание. Столь яркое, что Ахиллес схватился за голову, корчась на сиденье. Он увидел рядом с собой кого-то с длинными светлыми волосами, то ли парня, то ли девушку – Ахиллес не понял. У них обоих висели какие-то приспособления на поясе. И они – Ахиллес и его длинноволосый спутник – ныряли, прыгали в воду с отмели.
А потом наваждение развеялось и оказалось, что Марта сидит на банке [9] рядом с ним.
– Эй, что случилось? – в ее голосе прозвучала непривычная нежность. Девушка взяла его за руку.
– Я что-то… увидел… или вспомнил… Образ, какая-то картинка… Не знаю. Словно что-то в моем сознании пытается прорваться наружу.
Но Марта его уже не слушала.
– Ух, а это что такое?! – Она потрясенно уставилась на отметину у него на руке.
– Татуировка.
9
Банка – доска для сидения на судне. (Примеч. ред.)
Девушка фыркнула:
– Видел Рена, когда его арестовали? Вот у него татуировки. А это… Это что-то другое. Где ты?.. Ладно. – Она внимательно присмотрелась к его ладони. – Больше похоже на шрам, чем на татуировку. Погоди-ка… – Марта заметила отметины у него на шее и коснулась одной из них кончиками пальцев.
Ахиллес шарахнулся в сторону.
– Прости. Кожа там очень нежная. Наверное, эти синяки появились тогда же, когда я схлопотал себе ссадину на затылке.
Девушка с сомнением уставилась на него.
– Дай посмотреть. – Усевшись поудобнее, она опустила его руку себе на колени и принялась рассматривать странную татуировку.
Воцарилась тишина. Марта сосредоточенно хмурилась. Слабые волны били в борт катера.
– Щекотно?
– Нет, все в порядке.
Она провела пальцем по надписи, и Ахиллес почувствовал, как к его ладони прилила кровь.
– Что же здесь написано? – тихо, словно у самой себя, спросила Марта.
– Я думаю, это на древнегреческом.
– Думаешь? А ты знаешь, что это значит?
– Нет.
– Может, это твое настоящее имя. Как доберемся ко мне домой, сможем посмотреть в Интернете.
Она вернулась на место и завела мотор.
– Но как, черт побери, ты провезешь меня на Кубу? – осведомился Ахиллес.
– Как я тебя провезу? – Девушка ослепительно улыбнулась. – О, это я умею, поверь. Я же контрабандистка.
Глава 10
Местонахождение неизвестно
Тут даже свет вел себя иначе. Он жил своей жизнью, словно обладал формой и материей. Словно был вещью.
И этот сгусток энергии, косматый, как пушистое облако в летних небесах, неизъяснимо прекрасный, переливался голубыми оттенками, пульсировал, бился, точно сотканное из света сердце. Живое сердце. Оно парило под потолком, и его отблески падали на стены комнаты.
Волшебный, удивительный свет – но никто в помещении не обращал на него внимания. Для них он был привычен, как собственное отражение в зеркале. Они не останавливались ни на мгновение, чтобы полюбоваться этим чудом. Или порадоваться убранству зала, в котором собрались. Стены здесь были природного происхождения – комнату вырубили в скалистой породе, – но в них были встроены странные подпорки, придававшие залу форму. На подпорках располагались темные панели, в которых, то оставаясь на месте, то поднимаясь вверх, будто потоки блестящего неона, мерцали огоньки: работали приборы, постоянно проверявшие давление и прочность. Приборные панели тянулись вверх, к неуловимой пульсации сгустка энергии, и еще выше, к самому потолку комнаты.
Это огромное помещение, вечный памятник гениальности тех, кто использовал его, было известно как Высокий Зал. В его названии слово «Высокий» напоминало не только о невероятном коническом своде помещения, тянувшегося ввысь, казалось, до бесконечности, но и о его особом положении. Высокий Зал был местом заседания Сената.
Гера глубоко вздохнула и на мгновение закрыла глаза, стараясь отогнать гложущую ее тревогу. Она заняла свое место и сообразно традиции поприветствовала остальных сенаторов, вокруг которых суетились секретари. Обычная суматоха высокорожденных. Гера ненавидела этот зал за чувства, которые он пробуждал в ней. Ощущение было специфическим и определенно неприятным. Да, Гера всегда ненавидела этот зал. Но сегодня ее ненависть была сильнее обычного.