Атолл
Шрифт:
– Случайно? Точно такая же "случайность" постигла того жирнягу редактора, которому полоснули бритвой по горлу в двух шагах от собственного дома.
– Ложь! Это не я!
– Конечно, не ты. Какому-то подонку нужны были деньги на дозу. А редактор шел подвыпивши...
– Мразь! Ты все врешь! Ничего этого не было!
– Ну как же не было. Ведь газеты с сообщениями об этих убийствах ты бережно хранишь в своей каюте, в своем секретном ящике. Мысль материальна. Ты это знаешь. Если бы ты об этом не думал, да еще с такой страстью, да еще с таким талантом - этих преступлений не случилось бы. Итак, на твоей совести трое человек. И это только начало. Ха-ха-ха! Бу-бу-бу! То ли еще будет! Бу-бу-бу!
Джон Кейн замахнулся мухобойкой. Это была пластиковая трость с дырчатым блином на конце. Скорее это были сужающиеся круги, пересеченные двумя перпендикулярами. Таким образом, ударная часть мухобойки была похожа на некий прицел - круги и перекрещенные прямые. А перекрещенные прямые - это крест. Муха отползла. Но Джон все-таки ударил. И попал Вельзевулу по заднице. Там, где у насекомых обычно бывает дыхательные отверстия (То есть они дышат жопой). Тело Вельзевула задымилось в месте соприкосновения с мухобойкой. На коже остался ожог в виде креста. Ужасно, до тошноты, завоняло паленой шерстью и горелым мясом.
Гигантская белая муха взлетела, развернулась в воздухе и атаковала Джона. Он выставил мухобойку уже сознательно, используя её как святой крест. Может быть, это было до некоторой степени богохульством, но иного креста у него под рукой не было.
Хоть и импровизированный, но христианский символ сработал. Муха отлетела как от хорошего удара в стекло. А, может, все-таки мухи боятся мухобойки, чем символа христианства? Так или иначе, тварь вскоре улетела и больше не вернулась.
Джона Кейна подобрали рыбаки. Его обнаружили лежащим на палубе мертвецки пьяным, когда его яхта, ни кем не управляемая, чуть не столкнулась с рыбацкой флотилией. Кое-как пьяного миллионера привели в чувства, отбуксировали его судно в порт. Оставили его отсыпаться в каюте.
Он лежал на постели, глаза его были открыты. Он разглядывал чуть выгнутый вовне потолок каюты, обшитый красным деревом; тонкие, но прочные поперечные балки из крепчайшего дуба. И пришла ему в голову мысль, что каюта похожа на гроб. Я живу в плавающем гробу, подумал он.
Нет, решительно отверг он. Это плохие мысли. Это не гроб, это - моя яхта, это мой дом, другого у меня нет. И сразу стало легче на душе. Он себя успокоил. Мы всегда, почти всегда себя успокаиваем. Так и живем - успокоенные. Заключив сделку с совестью.
Через иллюминаторы светило заходящее солнце. По стене каюты, обшитой благородным деревом, медленно полз луч света. Дерево светилось. В луче, похожем на кинопроекторный, плавали пылинки. Среди пылинок плавали еще более мелкие, невидимые глазу твари. Если на них взглянуть через микроскоп, то увидим их мерзкую щетину, зазубренные лапки, шевелящиеся челюсти...
Сначала мы делаем одну маленькую подлость, которую никто, кроме нас самих, не заметит, потом - другую, побольше, и вдруг однажды замечаем, что наша подлость никуда не исчезает. Она имеет свойство расти, превращаясь в некую тварь. Эта тварь видом у всех разная, она растет, достигает гигантских размеров. И тогда все наши подлые поступки становятся видимыми во все своей мерзости...
Он старался не думать о столкновении с гигантской мухой, старался убедить себя, что это был сон, бред или пьяная галлюцинация. Но мысль сама выползала из темных закоулков сознания, шевелила своими гадкими лапками, выставляла себя на обозрение. Джону в голову закралась крамольная мысль: такое могло быть наяву, но только не в этой, а в какой-то иной реальности. В каком-то смежном пространстве-времени, в которое мы иной раз попадаем на время... В другой проекции мира. Ведь мир неоднозначен. Он и вправду многогранен.
Надо что-то делать, подумал Джон. Ведь я и вправду виновен в смерти всех тех людей, о которых упомянул Вельзевул. Косвенно, но виновен. И вот я уже стал союзником дьявола. Джон вспомнил, что Вельзевулом в мистических книгах именуется ближайший соратник Сатаны. Чаще всего его изображают в виде огромной белой мухи. Сволочь! Дьявольское отродье! Почему он с самого начала привязался именно ко мне? Ведь я тогда был невинен... Невинен?
Впрочем, все это чушь. Никакого Вельзевула нет, а есть тварь по имени СОБЛАЗН. Вот бич человека. Соблазн. Впрочем, есть более точное слово, с библейских времен - ИСКУШЕНИЕ. Еще Иисуса искушали. Но он устоял. А я... всему виной мое болезненное честолюбие.
Джон Кейн встал с кровати, поддел пальцами ступни край ковра и толкнул начавшую сворачиваться мягкую трубу. В полу откинулась квадратная деревянная панель, когда Джон нажал секретную кнопку на пульте. Вниз уходила лестница из полированного дерева вишни. Джон спустился в трюмное отделение яхты - довольно тесное пространство, зажатое сужающимися к килю бортами. Трюм в принципе тянулся от носа до кормы, но был перегорожен переборками. И в эту часть трюма ни откуда нельзя было попасть, только из спальной каюты. Здесь Джон оборудовал убежище на всякий непредвиденный случай, на случай ночного нападения и так далее. Тут была раскладная двухъярусная койка, узкое, но мягкое рабочее кресло. Перед креслом - небольшой откидной столик и запасной пульт управления всеми системами судна. Компьютерная система с четырьмя плоскими мониторами, на которые выводилась видеоинформация, транслируемая с нескольких замаскированных видеокамер. Находясь здесь, Джон мог просматривать и контролировать все судно. Была даже телекамера, установленная в корпусе ниже ватерлинии. Так что он мог наблюдать подводный мир. Джон частенько здесь сиживал, наблюдая, как играют дельфины, как они легко и неустанно несутся впереди судна, не отставая и не обгоняя, весело помахивая горизонтальными хвостовыми плавниками, грациозно изгибая свои резиново-гибкие туловища, на которых играли световые змейки.
Джон включил экраны, и открылась перед ним подводная панорама. Сверху сочился чистейший зеленый свет, профильтрованный водной массой, который пропадал с глубиной, синел все более, переходя в сумерки, в черный страшный мрак.
Облитый подводным зеленоватым светом, Джон походил на капитана Немо, задумчиво мчавшегося сквозь морские глубины, к известной только ему одному цели.
Джон открыл тайник, где находился стальной ящик с эмблемой из переплетенных букв "J" и "K" на крышке. Когда колесики кодового замка встали, как положено, щелкнул запорный механизм. Джон поднял крышку. Внутри лежали аккуратно сложенные сертификаты, акции нефтяных компаний, пачки американских долларов, несколько слитков золота... Среди этих человеческих сомнительных ценностей покоилась толстая потрепанная папка. Он купил её еще в те времена, когда никому не был известен как писатель. В эту папку он сначала складывал черновики. Когда вышла первая рецензия на его книгу, он переложил (а потом и выкинул) черновики, а эту папку использовал исключительно как хранилища отзывов о своем творчестве.
Он вытащил её на свет Божий, как свой тайный грех, положил на столик. Открыв верхнюю обложку, он вдохнул слабый запах плесени и застоявшегося времени. Внутри, прижатые мощной пружиной, лежала пачка пожелтевших от времени бумаг. Это были вырезки из газет. На первой вырезке сверху красным фломастером было написано его рукой "Нью-Йорк Таймс...", и стояла дата. Значит, заметка из "Нью-Йорк Таймс".
Он отжал пружину, вынул и развернул хрупкий лист с неровными краями, разгладил и стал читать: