Аукцион невинности. Его трофей

Покровская Татьяна Евгеньевна

Вспоминаю, как на аукционе при приближении Адама люди в зале отодвигались вместе со стульями, стремясь оказаться подальше от него. Опасались ненароком привлечь его внимание?

Идти рядом с ним молча было жутковато. Но мне кажется… Не знаю, почему, из-за чего такой эффект, но мне кажется, что я знала его всегда. Странно. Ёжусь, ловлю его внимательный взгляд.

— Нет, мне не холодно, — предупреждая его вопрос, говорю я.

Набираюсь смелости — всё-таки он отвечает на подобные вопросы — и спрашиваю:

— Адам…

Из твоей летней… Почему ты тогда так быстро собрался? Почему перевёз меня на другую квартиру? Это выглядело так, что тебе что-то угрожало.

От усмешки на его красивых губах по спине ползёт холодок.

— Скажем так, — после долгой паузы отвечает он, — безрассудные, кто считает, что может со мной играть на равных, появляются регулярно. Быстро жалеют.

— Убиваешь?

Холодно-задумчивый взгляд на меня.

— Я не убийца, Виктория, — медленная усмешка, от которой у меня натурально мороз по коже. — Но очень многие предпочли бы, чтобы это было не так.

Сейчас идеальный момент, чтобы спросить. По чистому наитию, набираюсь храбрости для вопроса.

— Аня тоже сейчас предпочла бы, чтобы ты был убийцей?

Адам молчит, глядя перед собой. Пожимает плечом.

— Не осведомлялся. Мы пришли.

Мужчина в чёрном костюме распахивает перед нами дверь, входим внутрь.

Ого, вот это интерьер! Сдержанная элегантная роскошь в нейтральных бежево-чёрно-серых оттенках — от их сочетания и гармонии захватывает дух.

Отдельная кабинка на двоих тоже впечатляет. Мы видим зал сквозь затемнённые стёкла, нас внутри не видит никто.

Адам заказывает для меня и себя на сенсорном экране, встроенном в стол, откидывается на кресло и смотрит на меня.

— Ну как ты? — спрашивает он с лёгкой улыбкой.

22. Выбор

— Как я? — переспрашиваю я.

Вообще-то я в некотором ахере от такой постановки вопроса.

— Да, Виктория, я именно это и спросил, — улыбка всё ещё на его губах, только вот синие глаза теперь чуть прищурены, — как ты?

— Ты же прекрасно знаешь, как я, — усмехаюсь, — осведомлённость, всё такое.

На столике загорается синий круг, Адам нажимает на него. Сквозь полупрозрачные стёкла на двери видно, как подходит официант.

Передо мной на огромной белоснежной тарелке произведение оформительско-гастрономического искусства: мясо, овощи, зелень выложены в замысловатую и на удивление гармоничную абстракцию. Запах тоже шедевральный.

У Адама огромный стейк средней прожарки с запечёными овощами и красивой незнакомой мне зеленью.

— Я знаю, как ты, — соглашается Адам, отрезая кусок стейка одним длинным точным движением. — Тебе нравится твоя новая жизнь, ты даже начинаешь осторожно себе в этом признаваться. По мне ты скучаешь, но запрещаешь себе думать об этом. Ты ждала меня. И сейчас рада меня видеть.

Пока я таращусь на него, он отправляет отрезанный кусок мяса в рот, довольно щурится.

Указывает ножом мне на тарелку.

— Тёплое вкуснее. Ешь.

Прикрываю глаза. Делаю два глубоких вдоха в тщетной попытке обрести душевное спокойствие.

Открываю глаза. Адам заинтересованно посматривает на меня, неторопливо орудуя ножом и вилкой. Красивый гад. Я ждала? Рада его видеть?

Он приподнимает бровь и выразительно указывает мне взглядом на мою тарелку.

Пробую. Жмуруюсь от удовольствия. Взрыв рецепторов с долгим послевкусием.

Едим в молчании. Я даже благодарна Адаму за то, что даёт мне спокойно поесть. Если бы он начал вести со мной беседу, я бы точно потеряла аппетит.

Адам наливает мне и себе чай из ослепительно-белого пузатого чайника. Вздрагиваю от его тихого голоса.

— Я озвучил своё мнение относительно того, как ты, — смотрит на меня с тёплой улыбкой, — теперь я хочу услышать твоё мнение на этот счёт.

Адам разрешает официанту войти, пустые тарелки исчезают, передо мной возникает тирамису.

Вздыхаю и неожиданно для себя признаюсь:

— Я не знаю, как я, Адам, — не поднимая на него глаз, ковыряю кусочек десерта, — моя прежняя жизнь разрушена. Я не знаю, что мне делать.

— Но ты берёшь предлагаемое мною.

Я выпускаю десертную ложку, она звякает о блюдце. Откидываюсь на спинку дивана, скрещиваю руки на груди.

— У меня есть выбор? — со злостью спрашиваю я.

— Конечно, — серьёзно кивает Адам. — Выбор всегда есть. Даже, когда он не очевиден.

Моя первая реакция — закатить глаза с тяжким вздохом и возгласом “начинается” — тает под его взглядом. Просто молча смотрю на него.

— Там, на аукционе, — продолжает мысль Адам, поднося чашку к губам, — ты делала много выборов. Драться с амбалом, пытаясь вырываться. Потом стоять неподвижно. Выйти наружу без драк и истерик, — он наклоняет голову набок, — остаться в машине, несмотря на ключи, оставленные в замке зажигания.

— Я может и отбитая местами, как ты выразился, но не идиотка, — цежу я. — Нахрена было мне усугублять своё положение? Оно и так было в жопе.

— Именно, — улыбается Адам, — а почему потом со мной драться начала? Разве это не усугубило бы ситуацию?

Он пригубливает, бросает удовлетворённый взгляд в чашку и снова смотрит на меня.

— Вдумайся, Виктория, тебя продали, ты с огромным мужиком наедине, который явно сильнее тебя, и при этом выбираешь его ударить. Это тоже был выбор. Который наверняка усугубил бы твой положение.

— К чему ты ведёшь? — хмуро спрашиваю я.

— К тому, Виктория, что ты не знаешь всех обстоятельств, которые привели тебя на аукцион. Ты обвиняешь подругу. Отмечу, что обоснованно. Но всё остальное… Ты не знаешь. Но у тебя сильная интуиция. Интуитивно ты чувствуешь, что тебе действительно сейчас безопаснее всего рядом со мной.