Аут
Шрифт:
— Кто тебя послал? — повторил Вольпоне.
Рико посмотрел на него сумасшедшими глазами и выдавил:
— Габелотти!
Вольпоне отвернул кран резервуара.
Из него вырвалась белая струя обжигающего пара.
Вольпоне двумя руками разжал челюсти Рико Гатто и толкнул его прямо на кран, который исчез во рту Рико. Его лицо покраснело, затем посинело и стало похожим на кусок отварной говядины. Когда Фолько и Беллинцона оторвали от него Вольпоне, он уже давно был мертв.
— Дай твой нож, — сказал Итало.
Фолько протянул
— Смываемся? — обеспокоенно спросил Пьетро, посмотрев в сторону двери.
— Секунду! — остановил его Итало. — Тащите его за мной…
Беллинцона и Фолько равнодушно подняли тело Гатто.
— Его паспорт у тебя? — спросил Вольпоне у Фолько.
— Да.
— Давай сюда!
Они подошли к огромной, метра три в диаметре, крышке. Вольпоне сдвинул ее в сторону, открыв четырехугольное отверстие, из которого пахнуло жаром и зловонием.
— Бросайте его! — приказал он.
Фолько и Беллинцона подтащили труп Гатто к краю дыры и столкнули вниз. Вольпоне уложил крышку на место.
— Именно это ему и нужно! Собаке собачья смерть, — произнес Итало надгробную речь.
Пар, вырывавшийся из незакрытого крана, белесым туманом наполнял помещение.
Они без осложнений вышли из отеля. Никто ничего не слышал.
Возвратившись в свой отель, Вольпоне протянул Пьетро сто долларов и сказал:
— Сходи и купи мне часы.
— Какие часы?
— Часы! И еще бумагу… сделать бандероль…
— Понял, — ответил Беллинцона.
Он уже достаточно хорошо изучил своего нового падроне, чтобы не задавать лишних вопросов.
Шилин Клоппе тяжело вздохнула. Она знала об этом раньше из книг, рассказывающих о гонениях на евреев в разных странах Европы. Но тогда это были истории — трагические, жестокие, однако никак не связанные ни с нею, ни с ее семьей. Любые несчастья могли произойти с кем угодно, но только не с ними. И все-таки, Бог весть почему, иногда ее пощипывал страх, тот самый лютый страх, который, должно быть, испытывали жертвы бесчисленных погромов.
Чтобы сдержать обещание, данное Ренате, она должна покинуть свой дом на сорок восемь часов. Никто, в том числе и она, не должен знать, что здесь будет происходить накануне праздничного вечера.
Через час сюда придут люди, чтобы поставить все с ног на голову: переставят ее стулья «Луи XV», уберут ее любимое кресло, перевесят картины Писсарро, Ренуара, Мане. К ним можно добавить два полотна Ван Гога и одного Гогена. И за всем этим днем и ночью будет наблюдать недремлющий глаз охранников, нанятых по такому случаю.
— Где же вы будете спать? — спросила Шилин их шефа.
— Не волнуйтесь, миссис, нам не привыкать… На полу.
В глубине души она боялась неаккуратности этих мужчин, боялась, что их запахом
Но больше всего ее беспокоили причуды дочери…
Свадьба Ренаты должна была стать какой-то неприличной и безумной вечеринкой. Чтобы не расстраиваться лишний раз, Шилин решила не возражать.
От отца Рената унаследовала железную волю, и горе ждало того, кто попытался бы ее образумить.
Чтобы успокоить мать, она с лукавым выражением просюсюкала:
— Я ведь не прошу твои бриллианты! Освободи мне квартиру на двое суток, это и будет для меня свадебным подарком.
Отравленный подарок, который грозил лишить их уважения всего города. Некоторые из приглашенных под разными благовидными предлогами уже отказывались прийти на свадьбу. Одни считают неприличным присутствовать на церемонии бракосочетания в три часа утра. Другие, наоборот, восторгаются: «Как оригинально! Наконец-то вы растормошите Цюрих! До чего пикантная идея!»
В дверь позвонили. Она взяла чемодан и направилась к выходу. На пороге стояли двое здоровенных мужчин.
— Здесь живут Клоппе?
— Да…
Краснощекий, вероятно, приняв ее за прислугу, — иначе как объяснить его фразу? — сказал:
— Вы правильно делаете, что уезжаете. Скоро здесь начнется грандиозное бордельеро!
Беллинцона, Баретто и Мори с интересом наблюдали, как Вольпоне перевязывает золотой ленточкой небольшой, аккуратно обернутый бежевой бумагой, пакет. Убедившись в надежности упаковки, Итало прилепил клеющуюся этикетку и написал на ней адрес получателя.
— Фолько, отвезешь в аэропорт. Я хочу, чтобы бандеролька улетела в Нью-Йорк первым самолетом. Отдашь ее лично в руки, и в Нью-Йорке ее тоже должны передать лично в руки. Ясно?
— Кому я передам? — спросил Фолько. — Я никого здесь не знаю…
— Баретто! — Вольпоне посмотрел на Ландо.
— Зайдешь в отдел по приему грузов, — сказал Ландо. — Спросишь Элизабет. Она все устроит.
— Не из-за чего драть котенку хвост, — съязвил Итало. — Это сувенир… часы. Подарок… Я не собираюсь платить пошлину…
— Падроне, — возразил Беллинцона, — но за часы стоимостью восемьдесят долларов пошлина не должна быть большой!
— Заткнись! — рявкнул Вольпоне и посмотрел на Фолько. — Когда пакет улетит, зайдешь ко мне в номер. Есть разговор…
Мори помрачнел.
— Хорошо.
Итало повернулся к Пьетро Беллинцоне.
— Спустись в холл и купи мне две колоды по пятьдесят две карты.
— Уже пошел.
Дошла очередь и до Баретто.
— Ты сейчас же пойдешь в агентство и снимешь квартиру или дом. Что-нибудь поприличнее… Оплатишь за шесть месяцев вперед. Можешь сказать, что это для дипломата, или что-то в этом роде… Мне плевать! Но сегодня ночью я должен спать там. Ты все еще не ушел? Наличные у тебя есть?