Аут
Шрифт:
— Да.
— Цюрих становится для нас вонючим городом… Делать все надо быстро! Пьетро!
— Да.
— Как бы ты поступил на месте Габелотти, когда убивают одного из твоих людей?
Беллинцона потер подбородок.
— Собрал бы боевиков и поехал устанавливать справедливость.
— Правильно! А ты, Фолько, окажись на месте Кирпатрика… Исчезают два твоих фараона…
— То же самое. Я предупредил бы своих швейцарских коллег.
Вольпоне одобрительно кивнул.
— Этим ты все и сказал… В скором времени нам в задницу вопьется свора собак… По этой причине
— Знал бы он, что его ожидает, не стал бы блефовать!
Итало зло улыбнулся.
— Побеседуем с ним через два часа… Готов поспорить, что он расколется. Слушайте внимательно! К девяти вы подъедете к дому номер девять на Цвайерштрассе. Подниметесь на третий этаж и позвоните в дверь дантисту по фамилии Штроль. Профессор Аугуст Штроль. Вам откроет его жена Ингрид и скажет, что без предварительной записи доктор не принимает. Беллинцона будет держаться за челюсть и делать вид, что умирает от боли. Ты объяснишь, что парень мучается зубом мудрости.
Пьетро с облегчением вздохнул.
— Ну и напугали же вы меня, падроне! Что нам делать в кабинете?
В глазах Вольпоне зажегся демонический огонь.
— Сейчас все объясню.
— До каких пор мы будем ждать, дон Этторе? Мало того, что он водит нас за нос, так он еще держит нас за идиотов.
Начиная со вчерашнего нескончаемо длинного дня Габелотти в сотый раз посмотрел на часы: почти три часа утра. Авторитеты «семьи», собравшиеся у него, вели бесконечную дискуссию относительно дальнейших действий. Кармино Кримелло и Анджело Барба предлагали дождаться открытия «Трейд Цюрих бэнк» и окончательно выяснить судьбу двух миллиардов. Карло Бадалетто с каким-то остервенением требовал положить головы Моше Юдельмана и Анджелы на плаху. В его глазах получение языка Рико Гатто было не только подтверждением безумия Итало Вольпоне, но и непростительным, вызывающим оскорблением.
— Повторяю вам, Вольпоне — сумасшедший! Если он почувствует в нас слабинку, мы последуем в могилу один за другим!
Чтобы успокоить свои нервы, Габелотти приказал принести в кабинет пятикилограммовую банку черной икры. Зная его невероятную прожорливость, приглашенные даже не притронулись к деликатесу, чтобы не вызвать в нем еще большего раздражения. Габелотти выскреб со дна банки последние икринки и тщательно размазал их по куску хлеба с маслом. Он выпил стакан водки и отправил в рот последний бутерброд. До сих пор он почти не вмешивался в разговор, не принимая чью-либо сторону, и лишь с недоумением пожимал плечами, когда Бадалетто взвинчивался вне всякой меры.
Жизни Моше и Анджелы для Габелотти ничего не значили. Если Вольпоне действительно «натянул» его, за это расплатится вся «семья», начиная с самого дохлого «солдата» и заканчивая самим Итало, которого он убьет собственной рукой, даже если этому придется посвятить остаток жизни.
— Кармино, время?
— Три часа одна минута.
Часы Габелотти показывали два пятьдесят девять. И
— Я звоню издалека и хотел бы поговорить с Хомером Клоппе. Я — его клиент. Это очень срочно, очень важно и конфиденциально!
Все замерли и напряглись. Установившуюся тишину можно было резать ножом.
Сейчас все прояснится!
В девять тридцать утра в дверь квартиры профессора Аугуста Штроля, расположенной на третьем этаже, позвонил худощавый мужчина в темном костюме. Рядом с ним, сжимая челюсть огромной рукой, приплясывал от боли гигант с мученическим выражением на лице.
Дверь открыла Ингрид Штроль: высокая, стройная, знающая себе цену красавица.
— Господа?
Фолько Мори кивнул на Пьетро Беллинцону.
— Началось час назад… Если ему не помочь, умрет…
— Вы по записи? — спросила Ингрид.
— Мы в Цюрихе проездом… Конечно, нам следовало бы позвонить из отеля, мы остановились в «Континентале»…
— Это ничего не меняет…
— Но я не могу оставить друга в таком состоянии!
Подыгрывая, Пьетро застонал.
— К сожалению, ничем не могу вам помочь, — сказала Ингрид. — Наш приемный день расписан по минутам. Могу вам дать адрес другого дантиста.
— Нет, нет… — запротестовал Фолько. — Мой друг хочет лечиться только у вас. В отеле нам сказали, что профессор Штроль — лучший дантист в Цюрихе.
Ингрид колебалась не более секунды.
— Посидите минуточку… Сейчас доктор занят с пациентом… Я посмотрю, что можно для вас сделать.
Она повернулась к ним спиной, и гангстеры с восхищением оценили чувственную линию ее бедер. Они находились в приемной, которая больше напоминала частный салон, нежели отстойник перед камерой пыток.
На низком столике лежали специальные журналы на немецком, французском, английском и итальянском языках. На стенах висело несколько старинных гравюр, на которых зубодралы работали огромными клещами во рту своих жертв.
— Напрасно они выставили эту гадость, — сказал Беллинцона. — Это же выводит из равновесия пациентов. У тебя, Фолько, когда-нибудь болели зубы?
— Нет.
— У меня тоже. И знаешь почему? Когда я был пацаном, мне вышибли все зубы бейсбольной битой. Корни у меня свои, а все остальное…
Он открыл рот и блеснул двойным рядом золотых зубов.
— Это выглядит побогаче, ты как думаешь?
— Закрой пасть, — прошипел Мори краем рта.
Возвратилась Ингрид. Беллинцона уже успел принять позу вечного мученика.
— В десять у профессора очередной пациент. Если будет свободное время, он осмотрит вас. Но совершенно исключено, что он займется вами сегодня.
Она протянула Пьетро стакан воды и белую таблетку.
— Выпейте это, вам станет легче.
Беллинцона подозрительно понюхал стакан.
— Пей! — приказал Фолько.
Пьетро положил таблетку под язык и с отвращением сделал несколько глотков. Как только Ингрид оставила их одних, он выплюнул таблетку в ладонь и спрятал в карман.
Ингрид вошла в приемную без пяти минут десять.