Аваллон
Шрифт:
18
До дна пропасти он не долетел, повиснув в серой пустоте. Ноги не находили опоры. Пустота подступила сверху, снизу, со всех сторон. Рязанцев ощутил себя пылинкой, плавающей в затхлом воздухе старого чулана. Пылинка была беспомощной и почти неодушевленной. Она могла лишь медленно дрейфовать в бескрайности серого ничто.
Потом откуда-то появился егерь. Он был все в том же дождевике и яловых сапогах. Он стоял, а не плыл в пространстве, как Николай, и лицо его пряталось в сером сумраке.
Егерь огляделся
– Приземляйся, – сказал егерь, разваливаясь на скамье и раскидывая руки по перекладине спинки. Он распахнул полы плаща и покачал ими, будто ему стало душно. Потом привычно закинул ногу на ногу и похлопал ладонью рядом с собой.
– Ну!
Рязанцев опасливо присел поодаль.
– Хорошо! – сказал егерь, потягиваясь. – Вернуться бы сюда насовсем. Знаешь, я бы… их в тот день вообще на улицу не выпустил. Дверь бы запер, а ключ спрятал.
– Бросьте прикидываться, – резко бросил Рязанцев. – Что вам надо? Пришли наказать?
Егерь усмехнулся.
– За что тебя наказывать? Что ты сделал?
– Как – за что? – Николай не нашел слов. – Там теперь все погибло?
– Где?
– Да бросьте вы, – раздраженно повторил Николай. – Вы прекрасно понимаете, о чем я.
– Я-то понимаю. Это ты никак не поймешь.
– Только не надо опять напускать тумана. Я думаю, вы это нарочно подстроили. Да, я уничтожил…
– Ты уничтожил только то, что хотел спасти. Не более.
Рязанцев недоверчиво глянул на собеседника.
– Аваллон не погиб?
– Ты опять цепляешься за слова. Они для тебя, как спасательные круги в пустоте, в которой ты боишься утонуть. Аваллон – такое же, как прочие.
– Не вали с больной головы на здоровую. – Рязанцев, больше не испытывавший трепета, перешел с егерем на «ты». – Исходная ипостась мирозданья, диффузия – разве я это все придумал?!
– Кто это придумал, не так уж важно. Ты этим распорядился, как сумел. Можно ведь что-то доказывать, что-то спасать, а на самом деле только барахтаться в пустоте. Кстати, о больных и здоровых головах. Ведь ты приехал, чтоб у корейца опухоль полечить.
– Хочешь сказать, я сумасшедший?
– Ничего я не хочу сказать. – Егерь уставился на носок своего сапога. – Мир для человека таков, каким его воспринимают чувства. А если с чувствами не все в порядке…
Рязанцева захлестнула обида и злость. Змий снова явился смущать и запутывать. Голова у Николая прояснилась, и он почти
Рязанцев вгляделся сквозь темноту в верхушку ближнего деревца. В ночном безветрии верхушка резко качнулась.
– Ну, ладно, – устало сказал егерь. – Если ты так решил…
Рязанцев качнул древесную макушку сильнее, тоненький ствол громко скрипнул. Николай понял, что сможет переломить его без усилия в любую секунду.
– Предположим, ты останешься… таким. – сказал егерь. – Что это изменит?
Рязанцев, поразмыслил: стоит ли вообще ввязываться в спор? Разве только, чтобы отвлечь внимание.
– Все-то ты знаешь наперед!
– А ты разве не знаешь? – перебил егерь. – Ничего это изменить не может. Потому что ты все про Слово толкуешь, все маешься вокруг да около, но тебе ведь сказать-то, собственно, нечего. Как многим до тебя и многим еще после… Ты не плотник из Назарета. Ты ничего не знаешь о плотнике. И другие не знали. Но все говорили, говорили – пустое в пустоту. А от этого вечно случаются одни пожары.
– Любите копаться в чужих мыслях? – скривился Николай, но егерь, не обратив внимания, продолжал:
– Никакой сформулированной словами истины не существует. Тебе ли этого не знать?! Но мы ведь так устроены, что все равно будем искать ее, и все дело в том, кто и как этот путь проходит. А учителя жизни лгали, лгут и будут лгать – с амвонов, с трибун, с печатных страниц. Плотник из Назарета, возможно, не лгал, но услышать его теперь невозможно. Остается догадываться. Это трудно, на это может уйти вся жизнь. Кому охота? Легче навыдумывать словес и выдать их за Слово. Это вообще у нас любимое народное занятие.
– А другое любимое наше занятие – судить! – напомнил Рязанцев.
– Я не сужу. Кто знает, жизнь ли такова, потому что мы такие, или наоборот? Я просто думаю. Знаешь, как раньше водознаи искали место для колодца? Брали зеленую веточку и ходили с ней по округе. Чепуха, вроде. Но воду находили. Веточка ли им помогала или что другое… Воду искать, сам понимаешь, не каждый способен. А ты веточку принял за дубину. Я тебя не виню. Многие ту веточку путали со всяким несуразным. Оттого и воды нет, а жажда мучает. Утоляют ее кто чем, чаще спиртом. А от спирта сушняк только сильней. Кому и что, кстати, ты собираешься показать?
Рязанцев сперва не понял, потом, не сдержавшись, выругался.
– Это уже вообще свинство. Мало ли что в такой момент приходит в голову?!
– В такой-то момент туда главное и приходит.
– Хорошо, – сказал Рязанцев, – от вас ничего не скроешь. Но и я не слепой. Сила моя осталась при мне. А срок последнего прощания, похоже, отодвинулся. Что, отнимете или не отпустите?
Егерь пожал плечами.
– Кто ж тебя не отпустит? Ты свободен, с самого начала был свободен. И, как ты ее называешь, силу, никто не отберет. Она в тебе – была и есть. И такая, как есть. Но остается одна проблема. Если ты снова подпалишь что-нибудь…